Москва

Еще летом 1911 года Есенин побывал в Москве. Он ездил в гости к отцу, который служил приказчиком по мясному делу в торговом заведении Д. И. Крылова.

С Казанского вокзала трамваями Сергей с отцом добрались до Валовой, откуда вышли на Щипок - так называлась замоскворецкая улица, где находилась лавка Крылова. Отец показал ему торговый зал, подвел к лесенке, ведущей в контору, и спустился в подвал, где рубили и разделывали мясные туши. Поселил он Сергея вместе с собой в "молодцовской" - общежитии рабочих и приказчиков в полуподвальном помещении неподалеку от лавки, в Большом Строченовском переулке.

В Москве Сергей пробыл тогда неделю: бродил по улицам, осматривал исторические здания, храмы, церквушки, мосты. Но особых впечатлений из этой поездки не вынес; в письме к Панфилову сообщил всего лишь о том, что накупил в Москве книг и привез их с собою в деревню.

Теперь, когда Сергей окончил школу, отец сам вызвал его в Москву. Договорившись с хозяином, Александр Никитич решил устроить сына на службу в контору магазина, с тем чтобы осенью он поступил в учительский институт. Сергей приехал и принялся за конторскую работу. Желая создать сыну более приличные условия жизни, отец снял для него комнатенку во дворе того же двухэтажного дома, в котором находилась "молодцовская".

Но Занятие это не прельщало молодого стихотворца. Назревал конфликт с отцом, который считал писание стихов пустым, бесполезным делом и стремился наставить юношу на путь разумной практической жизни. Не поладил Сергей и с супругой хозяина, которая требовала, чтобы при ее входе в контору служащие вставали. Все, кроме Сергея, подчинялись этому правилу. Прослужив у купца немного дней, Сергей оставил работу, а затем покинул и жилье, снятое для него отцом. К осени 1912 года он остался без денег и без крова. Предлагал в журналы стихи, но их не печатали. "Особенно душило меня безденежье,- признавался он в одном из писем,- но я все-таки твердо вынес удар роковой судьбы, ни к кому не обращался и ни перед кем не заискивал".

Приютил бездомного сочинителя тридцатилетний поэт Сергей Кошкаров (С. Заревой), возглавлявший Суриковский литературно-музыкальный кружок. Кружок этот был содружеством людей творческого труда, выросших в среде крестьян, городских ремесленников и рабочих. Названный по имени известного крестьянского поэта И. 3. Сурикова, первым начавшего работу по объединению "писателей-самоучек" (он умер в 1880 году), кружок ставил себе целью выявлять и воспитывать художественные таланты, вышедшие из народа: литераторов, певцов и музыкантов. У истоков кружка, возникшего в начале века - его устав был принят в 1905 году,- стояли писатель-демократ Максим Леонов (отец известного советского прозаика и драматурга Леонида Леонова), пролетарские поэты Федор Шкулев и Егор Нечаев. Кружок издавал журналы и сборники, устраивал коллективные читки, обсуждения литературных и музыкальных произведений.

Одним из деятельных членов кружка был поэт Иван Белоусов, с которым Есенин познакомился еще при первом посещении Москвы. Вероятнее всего Белоусов и ввел Сергея в кружок. Здесь юный поэт читал свои стихи, которые привлекли к нему внимание остальных кружковцев. Кошкаров, узнав о бедственном положении юноши, предложил ему пожить у себя, а средства к существованию Сергей добывал работой, которую нашел в одном из книжных магазинов; там он служил продавцом с сентября 1912 до февраля 1913 года.

Съездив после этого ненадолго в Константиново, Есенин вернулся в Москву и снова оказался без работы. Отношения с отцом не налаживались, прибегать к его денежной помощи Сергей не хотел, но тут помогли суриковцы (не исключено, что в этом деле участвовал и отец): через знакомых они устроили его на работу в типографию Товарищества И. Д. Сытина.

Известный русский книгоиздатель Сытин умело сочетал свои коммерческие интересы с широкой просветительской деятельностью: он выпускал громадными тиражами дешевые книги для народа. Его типография представляла собой крупное современное предприятие, занимавшее большое многооконное здание на Пятницкой улице в Москве. В типографии был сплоченный рабочий коллектив, связанный с социал-демократической партией и принимавший участие в революционном движении.

Есенина приняли в типографию экспедитором: он готовил и отправлял почту, упаковывал книги. Спустя некоторое время его перевели в корректорскую помощником корректора, или "подчитчиком": не повышая голоса (чтобы не мешать соседям), Сергей читал по авторской рукописи текст, который исправлял в гранках (т. е. в типографских оттисках) корректор. Издательство готовило тогда к печати сочинения Льва Толстого и Генрика Сенкевича; они были первыми произведениями литературы, в подготовке выпуска которых участвовал Есенин.

Работа эта пришлась ему по душе. Не менее благотворное действие оказало пребывание в рабочей среде, тесное знакомство и повседневные встречи с наборщиками, печатниками, переплетчиками, среди которых было немало потомственных пролетариев. "Фабрика с ее гигантским размахом и бурливой, живой жизнью,- вспоминает один из "суриковцев", Г. Деев-Хомяковский,- произвела на Есенина громадное впечатление. Он был весь захвачен работой на ней и даже бросил было писать. И только настойчивое товарищеское воздействие заставляло его время от времени приходить в кружок с новыми стихами".

Недели через две после поступления в типографию, в середине марта 1913 года, Есенин принял участие в коллективном выступлении рабочих: он поставил подпись под заявлением "пяти групп сознательных рабочих Замоскворецкого района", в котором одобрялись действия большевиков - депутатов Государственной думы. В письме Панфилову он сообщал: "Недавно я устраивал агитацию среди рабочих письмами. Я распространял среди них ежемесячный журнал "Огни" с демократическим направлением. Очень хорошая вещь". Журнал этот издавался "для широких, малообеспеченных слоев демократии", среди его сотрудников был И. Белоусов, а редактировал его пролетарский писатель Н. Ляшко.

23 сентября 1913 года свыше полутора тысяч рабочих и служащих типографии Сытина участвовали в общемосковской забастовке протеста против гонений на пролетарскую печать (поводом для забастовки послужило закрытие властями большевистской газеты "Наш путь"). Вместе с товарищами Есенин бросил работу, вышел во двор типографии, а затем на Пятницкую улицу, где бастующие остановили трамвай. Полиция арестовала несколько человек, рабочие же, требуя их освобождения, продолжали бастовать и следующий день.

События эти отразились в письмах Есенина к Панфилову. "Писать подробно не могу. Арестовано 8 человек товарищей за прошлые движения из солидарности к трамвайным рабочим. Много хлопот и приходится суетиться"; "...здесь кипит, бурлит и сверлит холодное время, подхватывая на своем течении всякие зародыши правды, стискивает в свои ледяные объятия и несет бог весть куда в далекие края, откуда никто не приходит" (в последних словах - намек на высылку за пределы Москвы по распоряжению градоначальника арестованных участников забастовки). В одном из писем образным языком, но достаточно прозрачно говорится о настроениях поэта, вызванных террором властей, и о том, чего можно ждать впереди.

"Печальные сны охватили мою душу... Злой рок обманул, и деспотизм еще будет владычествовать, пока не загорится заря. Сейчас пока меркнут звезды и расстилается тихий легкий туман, а заря еще не брезжит, но всегда перед этим или после этого угасания владычества ночи, всегда бывает так. А заря недалека, и за нею светлый день..."

К рабочему движению приобщал Есенина и Суриковский кружок. В это время Сергей был уже секретарем кружка и в своей работе выходил далеко за рамки чисто творческих занятий: он часто выступал на вечерах в заводских районах; выполняя задания социал-демократической части кружка, распространял революционные листовки, вел политическую агитацию среди рабочих,

В эту же пору наладились отношения поэта с отцом, и Сергей вернулся на жительство в дом № 24 по Большому Строченовскому переулку. Вскоре дом этот попал в документы охранки - за Есениным было установлено тайное полицейское наблюдение. Дело в том, что указанное выше коллективное письмо замоскворецких рабочих угодило в руки полиции; подпись Есенина под этим письмом побудила охранку заинтересоваться личностью поэта и взять его под надзор. У дома, где он жил, с утра до позднего вечера дежурил тайный полицейский агент. Вот отрывок из его донесения, отмечающего передвижения Сергея в течение одного дня (1 ноября 1913 года): "В 8 часов 15 минут утра вышел из дома, пошел в типографию Сытина. С Валовой улицы выхода из типографии замечено не было. А в 8 часов вечера вышел из дома, раздевшись, и пошел в ресторан "Древность" по Строченовскому переулку, пробыл 30 минут, вышел и вернулся домой. Более до 11 часов вечера не видал".

У поэта был произведен обыск, однако никаких компрометирующих его материалов обнаружить не удалось. Подвергалась досмотру и переписка Есенина. Об этом он успел предупредить своего основного корреспондента Панфилова, предложив ему изменить форму конвертов и почерк. "За мной следят,- писал он,- и еще недавно совсем был обыск у меня на квартире. Объяснять в письме все не стану, ибо от сих пашей и их всевидящего ока^* не скроешь и булавочной головки. Приходится молчать. Письма мои кто-то читает, но с большой аккуратностью, не разрывая конверта. Еще раз прошу тебя, резких тонов при письме избегай, а то это кончится все печально и для меня, и для тебя. Причину всего объясню после..."

^* (Скрытая цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Прощай, немытая Россия...":

 Быть может, за стеной Кавказа 
 Укроюсь от твоих пашей, 
 От их всевидящего глаза, 
 От их всеслышащих ушей.

)

Круг знакомых Есенина к тому времени заметно расширился. Этому способствовало, в частности, его поступление в Народный университет имени Шанявского.

С момента своего приезда в Москву молодой поэт лелеял мысль о том, чтобы по совету школьного педагога Хитрова заняться литературным образованием. Условия жизни, сложившиеся для него в большом городе на первых порах, очень мало способствовали этому. Да и в казенный ("императорский") университет принимали только с гимназическим образованием или сдавших экстерном испытания за полный гимназический курс. Этого Есенин, естественно, сделать не мог. Друзья подсказали ему другую возможность.

На Миусской площади в Москве восьмой год существовал первый в России Народный университет, основанный группой видных ученых на средства, завещанные либеральным общественным деятелем, отставным генералом А. Л. Шанявским. Университет, как гласило разосланное его руководителями извещение, призван был "служить широкому распространению высшего народного образования и привлечению симпатий народа к науке и знанию". Для поступления в него не требовалось ни аттестата зрелости, ни сдачи экзаменов, ни каких-либо сословных или имущественных привилегий. Занятия велись по вечерам, так что с ними вполне можно было совместить дневную работу. Университет имени Шанявского был общедоступным, прогрессивным учебным заведением, свободным от косности и формализма, процветавших в системе казенного просвещения. В нем обучалось одновременно свыше двух тысяч студентов.

Осенью 1913 года Есенин поступил вольнослушателем на историко-философский факультет академического отделения этого университета (академическое отделение было рассчитано на лиц со средним образованием). Он посещал лекции по истории, логике, философии, политической экономии, литературе. Среди слушателей университета были поэты из пролетарских и крестьянских слоев: Иван Филипченко, Дмитрий Семеновский, Василий Наседкин. Есенин сблизился с ними, а с Наседкиным подружился на всю жизнь. "Обаяние Есенина,- рассказывает Д. Семеновский,- привлекало к нему самых различных людей. Где бы ни появлялся этот симпатичный, одаренный юноша, всюду он вызывал у окружающих внимание и интерес к себе. За его отрочески нежной наружностью чувствовался пылкий, волевой характер, угадывалось большое душевное богатство".

Вместе со слушателями университета Есенин бывал на спектаклях Художественного театра (в "Вишневом саде" он видел О. Книппер-Чехову, И. Москвина, В. Качалова, Л. Леонидова), осматривал коллекции Третьяковской галереи, посетил Данилов монастырь, где был похоронен Н. В. Гоголь.

В университете существовал творческий литературный кружок. Есенин принимал участие в его работе. Весной 1914 года он выступил на заседании кружка с чтением своих стихов. Кружковцы увидели, что перед ними незаурядный поэт с большими творческими задатками. Выходивший в Москве детский журнал "Мирок" уже опубликовал к этому времени четыре стихотворения Есенина (его литературным дебютом было стихотворение "Береза" в январском номере этого журнала за 1914 год), а большевистская газета "Путь правды" приняла к печати его стихотворение "Кузнец".

По окончании учебного года в университете им. Шанявского, в июне 1914 года Есенин уехал на три недели в Крым - для этого ему пришлось уволиться из типографии Сытина. Остальные летние месяцы он провел в деревне. Вернулся уже после того, как началась первая мировая война.

Москва довоенного времени запечатлелась в памяти поэта городом купцов, приказчиков, фабрикантов, студентов, газетчиков и бедняков. Ему было известно о революционных боях 1905 года (он упоминает о них в одном из писем), сам он, как отмечалось выше, участвовал в коллективных выступлениях рабочих, но четкого понимания путей социального развития и политической борьбы у него еще не было, а засилие денежных воротил и мелкого, бездуховного люда - жадных до богатства приобретателей и мещан - казалось ему чуть ли не главной чертой жизни многонаселенного города.

"Да, друг,- писал он Панфилову,- идеализм здесь отжил свой век, и с кем ни поговори, услышишь одно и то же: "Деньги - главное дело", а если будешь возражать, то тебе говорят: "Молод, зелен, поживешь - изменишься". И уже заранее причисляют к героям мещанского счастья^*, считая это лучшим блаженством жизни. Все погрузилось в себя, и если бы снова явился Христос, то он и снова погиб бы, не разбудив эти заснувшие души".

^* ("Мещанское счастье" - повесть Н. Г, Помяловского, опубликованная в 1861 году.)

И в другом письме: "Люди здесь большей частью волки из корысти. За грош они готовы продать родного брата. Все здесь построено на развлечении, а это развлечение покупают ценой крови. Да, мельчает публика. Портятся нравы, а об остальном уж и говорить нельзя". Когда в сентябре 1914 года Есенин вернулся из деревни, в толпе уличных разносчиков, торгового люда, чиновников, интеллигентов и прислуги то и дело мелькали щеголеватые тыловые офицеры в кожаных крагах, самодовольные интенданты, кокетливые сестры милосердия в накрахмаленных белых косынках с красным крестиком на лбу, разодетые дамы-благотворительницы, собиравшие пожертвования "в пользу окопных героев" и выдававшие взамен трехцветные ленточки или жетоны на длинных булавках. А газеты писали в эти дни о поражениях русских войск в Восточной Пруссии, о гибели тысяч солдат в карпатских предгорьях, на галицийских полях.

Есенину был совершенно чужд военно-шовинистический угар, охвативший "образованную публику", чиновников и мещан в первые месяцы войны. Его внутреннему взору война тотчас же представилась своей бедственной стороной. Еще в Константинове он видел, какое опустошение приносит война русской деревне: с плачем и стонами провожали на фронт запасных, на сенокосе не хватало мужских рук, часть урожая погибла под дождем.

 Повестили под окнами сотские
 Ополченцам идти на войну.
 Загыгыкали бабы слободские,
 Плач прорезал кругом тишину. 

 По селу до высокой околицы
 Провожал их огулом народ... 

Так показал поэт русскую деревню первых дней войны. А когда стало известно о разгроме русских войск в Восточной Пруссии, о многих тысячах жертв, он легко вообразил себе трагедию женщин, потерявших на фронте мужей, кормильцев, отцов своих детей. Об этом он написал поэму "Галки", как говорят читавшие ее, антивоенного содержания. Именно по этой причине она не могла попасть в печать - цензура задержала ее в наборе, а у автора текст не сохранился. Так она и осталась неразысканной до сих пор. Самому Есенину к началу войны не было еще девятнадцати лет, и военное ведомство впервые потревожило его лишь год спустя.

Естественно, что вид тыловой Москвы, паразитический образ жизни наживающихся на войне поставщиков, чиновников и спекулянтов внушали поэту глубокое отвращение. К этому прибавилось еще ощущение Москвы как литературной провинции, где не слышен истинный пульс общественной и культурной жизни страны. "Москва,- писал он,- это бездушный город, и все, кто рвется к солнцу и свету, большей частью бегут от нее. Москва не есть двигатель литературного развития, а она всем пользуется готовым из Петербурга. Здесь нет ни одного журнала. Положительно ни одного. Есть, но которые только годны на помойку, вроде "Вокруг света", "Огонек".

Еще в конце 1913 года, когда были написаны эти слова, у Есенина созрела мысль перебраться в Петербург. Но ни тогда, ни позже подходящих условий для переезда, да и просто денег на дорогу не было.

Вернувшись из деревни в сентябре 1914 года, Есенин поступил работать корректором в типографию Чернышева-Кобелькова. Уходил он на службу к восьми часам утра, возвращался после семи вечера и почти перестал писать стихи.

В декабре Сергей оставил эту службу и снова принялся за творческую работу. Он продолжал посещать университет им. Шанявского и Суриковский кружок, с января 1915 года бывал также на собраниях литературно-художественного кружка при журнале "Млечный путь". В этом журнале сотрудничали писатели-демократы Алексей Новиков-Прибой, Дмитрий Семеновский, Федор Шкулев, Надежда Павлович. Несколько стихотворений поместил на его страницах и Есенин. Кроме того, он принял участие в организации нового демократического издания "Друг народа".

С. Есенин. 1915 г.

"Друг народа" был задуман писателями-суриковцами как журнал антивоенного, интернационалистского направления. Есенин был секретарем журнала и готовил к изданию первый его номер, который появился 1 января 1915 года; вскоре после этого его избрали в состав редколлегии. Свою антивоенную поэму "Галки" Есенин собирался опубликовать именно в "Друге народа", но, как уже говорилось, дальше набора дело не пошло. Автору удалось напечатать здесь лишь стихотворение "Узоры". Разумеется, оно было более "цензурно", но за стилизованной формой стиха легко угадывалась мысль о бедствиях, которые приносит народу война:

 Девушка в светлице вышивает ткани, 
 На канве в узорах копья и кресты. 
 Девушка рисует мертвых на поляне, 
 На груди у мертвых - красные цветы. 

 Кончены рисунки. Лампа догорает. 
 Девушка склонилась. Помутился взор. 
 Девушка тоскует. Девушка рыдает. 
 За окошком полночь чертит свой узор. 

В феврале 1915 года возник конфликт между Есениным и другими членами редакции. Поэт настаивал на более строгом отборе рекомендуемых к печати произведений, а его коллеги, учитывая невысокий образовательный уровень многих авторов, считали, что можно делать им поблажки, публикуя несовершенный в художественном отношении материал. Есенин вышел из состава редколлегии, продолжая, однако, сотрудничать в журнале.

Но конфликт этот ускорил решение о поездке в Петроград. Туда он уже посылал рукописи, и нужно было выяснить их судьбу, а главное - очень хотелось встретиться с большими поэтами, с настоящими мастерами, прежде всего с Александром Блоком.

"Весной уеду в Петроград,- говорил он Семеновскому.- Это решено". "Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет..." - сказал он молодому поэту Николаю Ливкину.

Осуществить это намерение было, однако, не просто. Ни родных, ни знакомых в Петрограде у Есенина не было. Не имел он также денег на гостиницу и на проезд. Тут он вспомнил, что в Ревеле (так назывался тогда Таллин) жил и имел собственный дом его дядя И. Ф. Титов, который заведовал нефтяным складом в порту. Еще в начале 1913 года, вероятно, по совету матери, а может быть, и по приглашению самого дяди, Есенин собирался к нему в гости, но не поехал. Путь в Ревель по железной дороге пролегал через Петроград. И Есенин, собрав у друзей деньги на билет, решил отправиться к дяде, а по дороге остановиться на несколько дней в Петрограде.

Вагон третьего класса почтового поезда увез поэта из Москвы. Но до Ревеля он не доехал. Первые же дни пребывания в Петрограде решили всю его дальнейшую судьбу.