Поэзия Есенина в оценке русской и зарубежной критики

Анализ работ о жизни и творчестве поэта, опубликованных в русской и зарубежной прессе за годы 1915-1966. Разбор наиболее существенных концепций творчества Есенина. Первые статьи о лирике Есенина. Противоречивость оценок есенинского творчества в критической литературе двадцатых годов. Различные попытки периодизации творческого пути поэта. Поэзия Есенина в оценке А. В. Луначарского, А. М. Горького, В. В. Маяковского. Работы о поэтике Есенина. Ошибочные тенденции в русской и зарубежной критике о поэзии Есенина. Монографические исследования творческого пути поэта в отечественной и зарубежной литературе последних лет.

1

"Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины - основное в моем творчестве"^*, - так определил Есенин лейтмотив своей поэзии.

^* (И. Н. Розанов. Воспоминания. "Красная Новь", 1926, № 6, стр. 222; его же. Жизнь и творчество Сергея Есенина. "Народный учитель", 1926, № 1; его же. Есенин о себе и других. М., 1926; его же. Есенин и его спутники. Сб. "Есенин". М., 1926; его же. Мое знакомство с Есениным. Сб. "Памяти Есенина". М., 1926.)

Слова эти вспоминаешь постоянно, когда знакомишься с разноречивыми, часто исключающими друг друга статьями, которых особенно много появилось после трагической кончины поэта.

Разноголосица, существовавшая в оценках есенинского творчества в двадцатые и тридцатые годы, теперь не так очевидна, хотя не преодолена и в наше время. Она явилась следствием крайней неоднородности поэзии Есенина, прошедшего сложный и трудный путь идейно-эстетических исканий, путь полный противоречий, разочарований и надежд.

Не последнюю роль сыграли здесь поверхностность, а иногда и заведомая предвзятость анализа творчества поэта, одностороннее, часто бездоказательное объяснение влияний, испытанных им, особенно в пору детства и юности.

Отметим лишь некоторые ошибочные тенденции в оценке поэзии Есенина, преодолеваемые советским литературоведением, но все еще встречающиеся в работах о поэте, публикуемых за рубежом.

Критика двадцатых годов часто преувеличивала влияние на будущего поэта религиозно настроенного деда и мелкособственнической психологии той социальной среды, в окружении которой провел Есенин первые годы своей жизни. Нередко при оценке даже позднего творчества Есенина критика вновь и вновь объясняла различные пессимистические мотивы его лирики унаследованными с детства религиозностью, мистикой, кулацкой идеологией.

При таком подходе к поэзии Есенина требовалось тщательное изучение его биографии. Но именно это условие и нарушалось в большинстве критических работ. Из поля зрения исследователей выпадали целые периоды, имевшие в жизни поэта большое значение, но противоречившие схеме, господствовавшей в литературоведении до последнего времени.

Согласно этой схеме, Есенин уже к моменту первых выступлений, в печати вполне сложился как выразитель кулацких настроений в лирике, а вся его дальнейшая литературная деятельность была последовательным воплощением враждебной идеологии, существо которой оставалось постоянным, хотя формы ее отражения претерпевали резкие изменения.

Подобная концепция, почти не варьируясь, переходила из статьи в статью и во многом способствовала выработке неправильного взгляда на поэтическое творчество Есенина. В оценке поэзии Есенина со всей очевидностью сказывались также групповщина, разъедавшая наше литературоведение в двадцатые годы, вульгарный социологизм и другие немарксистские принципы критики. Каждая литературная группировка часто в очень узких, цеховых интересах стремилась подчеркнуть теневые стороны есенинского творчества, преувеличить и заострить упадочнические тенденции, имевшиеся в его лирике, или, наоборот, оправдать их жестокостью эпохи.

В своих, по выражению Маяковского, "дурно пахнущих книжонках" о поэте А. Крученых так объяснял эволюцию Есенина: "Нездоровая церковно-мистическая закваска первого периода есенинской поэзии была сама по себе гибельна. Идиллические образы вымышленной деревни и поповщины не могли вывести его поэзию на настоящую плодотворную дорогу..."; "по содержанию и по психоидеологии "Радуница" - творчество религиозного кулака на отдыхе"^*.

^* (А. Крученых. Драма Есенина, продукция № 134. М., 1926, его же. Гибель Есенина, продукция № 123а. М., 1926; его же. Гибель Есенина, продукция № 1346. М., 1926; его же. Гибель Есенина, продукция № 134в. М., 1926; его же. Есенин и Москва кабацкая, продукция № 135. М., 1926; его же. Есенин и Москва кабацкая, продукция № 135а. М., 1926; его же. Есенин и Москва кабацкая, продукция № 1366. М., 1926; его же. Черная тайна Есенина, продукция № 137. М., 1926; его же. Новый Есенин, продукция № 138. М., 1926; его же. На борьбу с хулиганством в литературе, продукция № 140. М., 1926; его же. Проделки есенистов, продукция № 140а. М., 1926; его же. Хулиган Есенин, продукция № 141. М., 1926; его же. Псевдокрестьянская поэзия. Сб. "На путях искусства". М., 1926.)

Здесь отчетливо высказана одна из наиболее неверных, но получивших широкое распространение точек зрения на поэзию Есенина. В основе ее лежит ложное утверждение о неизменности сложившихся якобы уже в детстве чуждых советской литературе впечатлений и взглядов, которые с роковой необходимостью определили все последующее развитие поэта.

Эту точку зрения нельзя считать плодотворной и в силу неверного ее исходного положения, и потому также, что религиозная мистика, поповщина, кулацкая идеология - понятия весьма преувеличенные в применении к раннему Есенину. Натяжка эта особенно заметна при внимательном анализе первых стихотворений поэта.

Многочисленные попытки объяснить пессимистические мотивы в поэзии Есенина и его трагедию усвоенными с детства и якобы не изменявшимися впоследствии взглядами не имели успеха. Они не помогли вскрыть истинные и глубокие причины есенинской драмы. Недоброжелательная критика стремилась также оправдать и завуалировать пагубные для поэта влияния эстетствующей столичной братии. Некоторые даже видели в них причину бурного творческого роста Есенина. Получилось однако наоборот. Вскоре после приезда в Петербург именно лучшие идеалы юности столкнулись в неокрепшем идейно сознании поэта с вредными для его таланта влияниями.

В письме к Ромену Роллану Горький с сожалением вспоминал: "Он явился в город, чтоб рассказать о своей восторженной любви к примитивной жизни, рассказать о простой ее красоте... Город встретил его с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи начали хвалить, чрезмерно и неискренно, как умеют хвалить лицемеры и завистники. Ему тогда было 18 лет, а в 20 он уже носил на кудрях своих модный котелок и стал похож на приказчика из кондитерской. Друзья поили его вином, женщины пили кровь его"^*. Но и в трудные годы своей поэтической жизни Есенин каждый раз находил новые силы в обращении к ярким впечатлениям детских и юношеских лет, и впечатления эти чаще всего будили в нем чувства глубокой, сыновней любви к своей Родине и вдохновляли его на творчество.

^* (М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 29. М. ГИХЛ. 1953, стр. 458-459.)

При внимательном рассмотрении поэзии Есенина нельзя не отвергнуть ошибочной тенденции критики двадцатых годов, стремившейся представить все творчество поэта как выражение буржуазного и мелкобуржуазного упадочнического индивидуализма, а основные мотивы его лирики - как воплощение религиозных и любовных чувств.

В обильном потоке критической литературы о Есенине мысль эта высказывалась много раз. Мы сошлемся здесь лишь на две работы.

В брошюре И. Беляева, опубликованной в 1927 году, утверждалось, что Есенин "по характеру своего творчества в его существенном - типичный представитель буржуазного и мелкобуржуазного упадочнического индивидуализма", что "основные мотивы творчества Есенина: религиозный и любовный". "Такая характеристика их, - писал далее И. Беляев, - оправдывается не только количественным преобладанием, но и (в особенности) тем фактом, что, отличая собою начало его творчества, они эволюционируют до конца его жизни, причем любовный мотив чем далее, тем более оказывается преобладающим. Есенин в существенном не крестьянский поэт: по своему словарю, стихотворной фразе, ритмам и мотивам он примыкает к городской буржуазии и мелкобуржуазной интеллигентской прослойке, являясь ее поэтом"^*.

^* (И. Беляев. Подлинный Есенин. Воронеж, 1927, стр. 50, 53.)

В работе И. Беляева в творческом пути Есенина выделено три периода: религиозный (закончившийся "религиозной истерикой" в 1918 году), вслед за ним - хулиганство и смерть. В такую схему: религия - хулиганство - смерть не укладываются ни все творчество Есенина, ни один из его периодов.

О сплошной религиозности раннего Есенина категорически заявил и другой автор: "А между тем первый период творчества Есенина сплошь религиозен"^*. И опять-таки поэзия Есенина, все многообразие его тем, мотивов, лирических чувств опровергают эту точку зрения критики.

^* (И. Березарк. Лирические темы Сергея Есенина. Сб. "Сергею Есенину". Ростов-на-Дону, 1926, стр. 13.)

Усматривая в ранней поэзии Есенина отражение только лишь религиозных настроений крестьянства, многие критики скрупулезно фиксировали церковную лексику, библейские имена, сюжеты, сравнения, метафоры, действительно встречавшиеся в его стихотворениях.

В работах о поэтике Есенина так же отчетливо чувствовалась односторонность, как и в оценках идейной основы его творчества. И хотя уже в двадцатые годы в печати появился ряд статей, в которых была сделана попытка указать действительные истоки есенинской образности^*, тем не менее многие критики рассматривали его поэтику как подражательную. Поэтика Есенина выводилась то из поэзии А. Кольцова, то А. Блока, то Н. Клюева. За этими именами назывались А. Белый, А. Фет, а то ее истоки видели в книжной образности, как это получилось, например, в работе Б. Неймана "Источники эйдологии Есенина".

^* (См. Н. Кравцов. Есенин и народное творчество. "Художественный фольклор", 1929, № 4-5; Б. В. Нейман. Источники эйдологии Есенина. "Художественный фольклор", 1929, № 4-5; см. также Ф. Луцкая. К поэтике С. Есенина ("Радуница", "Голубень", "Трерядница"). Сб. "Есенин". М., 1926; Е. Хераскова. Приемы композиции в стихотворениях Есенина. Сб. "Есенин". М., 1926.)

Особенно предвзято изображаются творчество и облик Есенина в воспоминаниях некоторых из тех, кто называл себя его друзьями. Воспоминания и посвящения буквально наводнили нашу литературу сразу же после смерти поэта^*. И хотя не все воспоминания равноценны, во многих из них больше мелких и личных счетов, чем стремления объективно разобраться в трагедии поэта и определить его место в русской поэзии. Уже тогда литература эта получила резко отрицательную оценку В. В. Маяковского^** и А. М. Горького.

^* ("Сергей Александрович Есенин. Воспоминания". Сб. под ред. И. В. Евдокимова. М-Л., 1926; "Памяти Есенина". М., 1926; "Есенин. Жизнь, личность, творчество". М., 1926; С. Виноградская. Как жил Сергей Есенин. М., 1926; И. Грузинов. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М., 1926; А. Мариенгоф. О Сергее Есенине. Воспоминания. М., 1926; его же. Роман без вранья. Л., 1927; В. Шершеневич. Дон-Кихот деревни и березы. "Звезда", Минск, 19 января 1926 и др.)

^** (См. В. В. Маяковский. Как делать стихи. Полн. собр. соч. в тринадцати томах, т. XII. М., ГИХЛ, 1959.)

В письме Д. А. Лутохину из Сорренто от 21 сентября 1927 года Горький так оценил "Роман без вранья" А. Мариенгофа: "Не ожидал, что "Роман" Мариенгофа понравится Вам, я отнесся к нему отрицательно. Автор - явный нигилист; фигура Есенина изображена им злостно, драма - не понята. А это глубоко поучительная драма, и она стоит не менее стихов Есенина"^*.

^* (М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 30, М., ГИХЛ, 1956, стр. 37. См. также в этом собр. соч. высказывания М. Горького о Есенине, т. 24, стр. 241, 310, 415; т. 26, стр. 91; т. 27, стр. 250; т. 29, стр. 362, 458, 459, 467, 470; т. 30, стр. 41.)

В иных воспоминаниях "друзей" Есенин предстает беспробудным пьяницей, человеком развращенным, пустым, мстительным. Его познание жизни скудно, идеалы антиобщественны. В поэзии он - подражатель и дилетант, в быту - развратник. Подобные характеристики - вопиющее и злостное искажение облика поэта, преднамеренное и одностороннее сгущение красок.

На ранних работах о поэзии Есенина в полной мере сказалась и та острая идеологическая борьба, которой характеризовалось литературное движение двадцатых годов. Часто отдельные стороны поэзии С. Есенина заострялись и подвергались суровой критике потому, что это было необходимо для воспитания молодого поколения. Кабацкие стихи поэта, мотивы увядания и смерти оказывали тлетворное влияние на нестойкую в моральном отношении часть молодежи трудной эпохи нэпа. В середине двадцатых годов распространилось общественное зло - "есенинщина". В борьбе против упадочнических настроений среди молодежи не последнее место занимала критика пессимистических мотивов поэзии Есенина^*. Поэтому в работах, _ относящихся к двадцатым годам, высказано много злых и резких слов в адрес поэта.

^* (Сб. "Упадочные настроения среди молодежи". М., 1927; а также сб. "Против упадочничества, против есенинщины". М., 1926.)

Тогда же в критике наметились резко противоположные тенденции в оценке есенинского творчества: полное его отрицание, исключение из советской литературы как инородного, чуждого пролетариату, вредного для читателя. Эта тенденция наиболее ярко выражена в статье Л. Сосновского "Развенчайте хулиганство", само название которой говорит о ее содержании. Л. Сосновский отождествил "Москву кабацкую" со всем творчеством поэта. "В этом жутком логове, - писал он, - формируется идеология Есенина, которого (не с похмелья ли?) нарекли "великим национальным поэтом...". Сосновский назвал Есенина "свихнувшимся талантливым неудачником".

В печати появилась книга "Злые заметки". В этой ошибочной и едкой работе дана уничтожающая характеристика поэзии Есенина. В ней утверждалось, что идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого "национального характера": мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще.

Но в то же время появилось и немало работ, стихов, статей, в которых очень наглядно выражалась противоположная мысль. Есенину отводилось первое место в новой русской поэзии без малейшего стремления разобраться в значении его сложного творчества.

Время, однако, сделало свое дело, и теперь ясно, что как первую, так и вторую точку зрения мы не можем считать правильной: нельзя одинаково расценивать цикл стихотворений "Персидские мотивы" и цикл стихотворений "Москва кабацкая", для нас это не одно и то же.

Среди неприемлемых для нас оценок Есенина в критике двадцатых годов были и другие тенденции. Творчество поэта было объявлено несродным с революцией, причем в этом "несродстве" виноватой оказывалась революция. В таких работах утверждалось, что революционная эпоха - не лирическая эпоха. Революция публична, эпична, катастрофична. Есенин интимен, нежен, лиричен. Поэтому революция - сама по себе, а Есенин - сам по себе.

И хотя многие статьи о творчестве поэта написаны под явным влиянием этих неприемлемых концепций, тем не менее именно в критике двадцатых годов берет начало исследовательское изучение поэзии Есенина. Можно назвать статью Д. Д. Благого "Материалы к характеристике Сергея Есенина"^*, работу Н. Мордовченко "К библиографии С. А. Есенина"^**, в которой приведены высказывания многих авторов о Есенине. В библиографическом справочнике И. В. Владиславлева "Литература великого десятилетия"^*** тоже сделана попытка указать наиболее существенные работы о С. А. Есенине, т. е. сделан какой-то критический отбор.

^* ("Красная новь", 1926, № 2.)

^** (См. Н. Мордовченко. К библиографии С. А. Есенина. Рязань, 1927.)

^*** (См. И. В. Владиславлев. Литература великого десятилетия (1917-1927). М.-Л., ГИЗ, 1928; его же. Русские писатели. Л., 1924.)

К двадцатым годам относятся и некоторые другие попытки более внимательного и вдумчивого объяснения поэзии С. Есенина^*. Правда, критика в целом считала, что поэзия Есенина не созвучна революции. Таков был общий пафос статей о Есенине. В них на первый план выступали отрицательные оценки кабацких и пессимистических мотивов, которые заслоняли часто лучшие стороны есенинской поэзии.

^* (См. А. Воронский. Об отошедшем. В кн.: Сергей Есенин. Собр. стихотворений, т. I. М.-Л., ГИЗ, 1926; В. Киршон. Сергей Есенин. "Молодая гвардия", 1926, № 1; Г. Лелевич. Сергей Есенин. "Гомельский рабочий", 1926; Г. Якубовский. Поэт великого раскола. "Октябрь", 1926, № 1; П. Чагин. Предисловие к книге Есенина "Русь советская". "Бакинский рабочий", 1925; С. Городецкий. Сергей Есенин. "Искусство трудящимся", 1926, № 1; его же. О Сергее Есенине. Воспоминания. "Новый мир", 1926, № 2; его же. Памяти Сергея Есенина. Сб. "Есенин". М., 1926; Г. Деев-Хомяковский. Правда о Есенине. "На литературном посту", 1926, № 4.)

Но и тогда критика наша видела разницу между Есениным и есенинщиной, между "Анной Снегиной" и "Москвою кабацкой". Сошлемся здесь хотя бы на выступление

А. В. Луначарского: "Обыкновенно, когда подходят к Есенину, к его поэзии, то прежде всего стараются доказать, что он сам был хулиган, пессимист и упадочник. Это верно, но только до известной степени. Это односторонняя и для нас маловыгодная позиция.

Мы замалчиваем некоторые факты, которые нужны для борьбы с есенинщиной, ибо, по-моему, одним из самых крупных борцов против есенинщины должен явиться сам Есенин. Это тот человек, который совершил в некоторой степени акт большого мужества в борьбе с хулиганством. Не нужно Есенина и есенинщину абсолютно отождествлять"^*.

^* (А. В. Луначарский. Статьи о советской литературе. М., ГУПИ, 1958, стр. 438.)

И сейчас вполне современно звучит страстный призыв В. Киршона, ярко и смело выступившего против отождествления поэта с теми, кого начисто отмела революция. "О Есенине, оставившем нам "Русь советскую", о Есенине, который понял в конце не только величие революции, но и органическую ее необходимость для любимой им "Руси", теперь клевещут бесстыдные языки: "Он погиб потому, что на его стихи хотели наклеить марку агитпропа, а он не вынес, и вот - трагический конец". Клевета всегда вызывает отвращение и брезгливость. Клевета, которая распространяется после смерти, отвратительнее в десять раз. Нельзя позволить пятнать память Сергея Есенина, нельзя позволить смрадным и гниющим обломкам старого мира прикасаться к имени поэта "Руси советской". Нет, не правы те, кто говорит, что "Москва кабацкая" возведена Сергеем Есениным в "перл создания". Нет, неправда. Наоборот, только тяжесть, только боль, которые навеяны пьяным разгулом, надрывно, кровью написаны в этих строках. Нужно понять, что не одно последнее предсмертное письмо было написано Есениным кровью. Все стихи этих тяжелых дней писал он кровью своего сердца. Нет, не причисляйте его к певцам кабака, он им никогда не был, никогда он не возводил болезнь в апофеоз... ...Громадная внутренняя сила... внутренняя

чистота его еще раз осилила болезнь. Есенин вырвался. Есенин вышел из московских кабаков... Есенин принял революцию целиком и полностью именно тогда, когда реалистически столкнулся с ее буднями, когда увидел, что не нуждается в высоком "оправдании" тот социальный переворот, который позволил "пахарям" не серой скотинкой под свист сотских итти на убой. А самим - "немытыми корявыми речами" "обсушивать свою жись"^*.

^* (В. Киршон. Сергей Есенин. "Молодая гвардия", 1926, № 1, стр. 216, 225, 228.)

Мы выписали эти высказывания для того, чтобы показать неоднородность критики двадцатых годов в оценке есенинского творчества. Буржуазное литературоведение и теперь охотно использует критические работы этого времени, часто повторяет старые ошибки, но старательно обходит статьи, в которых налицо попытка объективного отношения к поэзии Сергея Есенина.

Ошибочные тенденции в оценке поэзии Сергея Есенина особенно заметны в тех работах двадцатых годов, в которых дается периодизация его творчества. Подобных попыток было немало^*. В своем большинстве они несостоятельны, методологически неправильны и не отражают существа творческой эволюции поэта.

^* (См. А. Крученых. Лики Есенина от херувима до хулигана. М., 1926; И. Беляев. Подлинный Есенин. Воронеж, 1927; С. Фомин. Из воспоминаний. Сб. "Памяти Есенина". М., 1927.)

Обычно периодизации предшествовала общая отрицательная оценка поэзии Есенина и уже под нее подгонялось творчество. В сложной и противоречивой поэзии выделялись и непомерно заострялись мотивы грусти и отчаяния, а периоды творчества обозначались развитием этих мотивов. Для примера разберем некоторые из подобных периодизаций. В книге "Чей поэт Сергей Есенин?" выделено три периода в творчестве С. Есенина.

"В первом периоде, - утверждал автор, - это поэт литературных дворянско-буржуазных салонов и неонароднической интеллигенции... Во втором периоде - это поэт колеблющейся, "ищущей", неприемлющей Октябрь интеллигенции. Его колебания замыкались кругом: от социалистов-революционеров с окраской символизма до анархо-хулиганской литературной богемы - имажинизма. В третьем периоде - это поэт деклассированной интеллигенции, поэт литературной богемы и ошарашенных жизнью людей"^*.

^* ("Чей поэт Сергей Есенин?". М., 1926, стр. 38.)

Заострение здесь доведено до предела, поэзия Есенина рассмотрена крайне односторонне и тенденциозно, цель концепции - развенчать поэта, исключить его творчество из советской литературы как чуждое ей. Ни один из выделенных здесь периодов нельзя признать вытекающим из творчества Есенина, автор "Радуницы" и "Голубени" не может быть втиснут в рамки поэзии "литературно-буржуазных салонов". В этих двух книгах немало стихотворений, полных жизнерадостности, земной красоты, свежести и аромата родных полей, звуков и красок природы. Слышится в них и горечь о безрадостной доле заброшенного крестьянского края.

Поэта также нельзя рассматривать в годы революции и гражданской войны только в кругу "колеблющейся", "ищущей", "неприемлющей Октябрь интеллигенции". И уже совсем не повезло позднему Есенину. Автор "Руси советской" безоговорочно отнесен к "литературной богеме", к людям "ошарашенным жизнью".

Этой ошибочной работой до сих пор охотно пользуются некоторые исследователи зарубежных стран. Следует заметить, что всякая периодизация, основанная на развитии одного какого-либо мотива, не только рискованна применительно к творчеству Есенина, но и научно несостоятельна. Как и Александр Блок и Валерий Брюсов, Сергей Есенин не может быть ограничен рамками декаданса.

В обширной литературе о Есенине были попытки и другой периодизации. Так, в статье Б. Розенфельда^* первый период обозначен развитием темы "Руси консервативной", созерцательным отношением поэта к жизни, отсутствием активного вмешательства в нее. Есенин, по мнению исследователя, использует в это время малую форму - преимущественно лирическое стихотворение, ритм и рифма которых просты, строфика преимущественно однообразна, тропы вещественны и взяты из крестьянского обихода. Так характеризуется творчество поэта 1914-1917 годов.

^* (См. Б. Розенфельд. Литературная энциклопедия, т. 4. М., Изд-во Коммунистической академии, 1930.)

Второй период - 1917-1919 годы. В творчестве поэта звучит тема Руси взвихренной, вздыбленной, революционной. Для творческого метода Сергея Есенина в этот период характерно соединение имажинизма с символизмом. В поэтике - религиозная монументальность, обилие восклицаний; ритм сложный, ломающийся, большое место в нем занимают контрасты, перебои, ораторские интонации, восприятие революции религиозно, используются большие формы поэмы.

В третьем периоде - 1919-1922 годы - Есенин развивает новую тему - тему борьбы города и деревни. В художественной структуре стиха растет метафорический ряд за счет развития одной из функций предмета, предмет оживляется без перевоплощения в образы животного или человека; в поэзии появляется эмоциональный повтор, свободный стих.

Четвертый период - 1922-1923 годы - упадочничество, богема. Сборник стихотворений "Москва кабацкая" лежит в основе этого периода. Тема не требует ни монументальности, ни больших форм, ни оригинальной поэтики. В это время у Есенина развиваются цыганские напевы, снижение образности, шаблон.

Пятый период - 1924-1925 годы - тема Руси советской, стремление осмыслить логику жизни; отсутствие тропов, ударные смысловые формулы в стихе, разговорные интонации, прозаический разговорный синтаксис, деление строки.

В основе этой периодизации - попытка осмыслить эволюцию идейно-художественных особенностей есенинской поэзии. Б. Розенфельд стремится также показать движение есенинской поэтики, и многое подмечено им точно. Но в целом периодизация эта также не может быть принята. Она неверно отражает эволюцию поэта и содержание его творчества. Неверно, например, считать, что в первый период Сергей Есенин развивал только тему Руси консервативной, а из всех литературных форм использовал малую лирическую форму. Были ведь и "Песнь о Евпатии Коловрате", и "Марфа Посадница", и "Русь", и "Яр".

В периодизации Б. Розенфельда второй период в творчестве Есенина отмечен 1917-1919 годами. Между тем нет оснований для его выделения, точно так же, как нет оснований для выделения двух последующих периодов: 1919-1922 и 1922-1923 годы.

И хотя поэтика Есенина претерпевает в эти годы большие изменения, идейно его творчество едино. Поэзия Есенина 1917-1923 годов - это отклик поэта на революционные события. Отклик то буйно-восторженный (1917-1918 годы), с надеждой на патриархальный социализм ("Пришествие", "Инония"), то пессимистический, когда поэт начинает понимать истинный характер событий ("Сорокоуст", "Волчья гибель"), а то надрывный и безысходный, в пору нелегкого самоопределения в новой жизни ("Москва кабацкая", "Черный человек"). Как и в другие годы, лирика Есенина 1917-1923 годов противоречива, и мы назвали лишь наиболее яркие произведения, запечатлевшие особенности идейно-психологической драмы, пережитой поэтом, восторженно встретившим непонятую им сначала революцию и пришедшего к пониманию ее истинного характера через полосу глубоких разочарований.

Тридцатые и сороковые годы мало что внесли в изучение жизни и творчества поэта.

В печати лишь изредка появлялись вступительные статьи к немногочисленным изданиям стихотворений поэта. Поэзия Есенина, однако, жила. Она жила потому, что в ней читатель находил близкие ему картины родной природы и милые сердцу чувства большой, бескорыстной и непреходящей любви к своей великой Родине.

В тяжелые годы Отечественной войны и после нее интерес к патриотическим стихотворениям Сергея Есенина стал возрастать. Все чаще издавались книги его стихов^*, и они звучали все громче и громче в исполнении выдающихся мастеров художественного слова.

^* (См. Сергей Есенин. Избранные стихотворения. Рига, 1944; Сергей Есенин. Избранное. М., ОГИЗ, 1946; Сергей Есенин. Избранное. М., ГИХЛ, 1952; Сергей Есенин. Стихотворения. Л., 1953.)

Внимание литературоведения к творчеству поэта особенно обострилось начиная с 1955 года, когда по инициативе советских писателей отмечалось шестидесятилетие со дня рождения и тридцатилетие со дня смерти Сергея Есенина. К памятной дате подготовили двухтомное издание его стихотворений и поэм^*. Этому изданию была предпослана вступительная статья К. Л. Зелинского. Автор стремился раскрыть лучшие стороны есенинского творчества. И хотя творческий путь поэта оказался в статье несколько выпрямленным и приподнятым, она привлекла внимание читателей к лучшим его произведениям. По этому массовому изданию стихотворений и поэм многие, особенно молодые читатели, заново открыли для себя золотые россыпи есенинской поэзии. С переизданиями двухтомник опубликован миллионным тиражом. Вышли и другие издания стихотворений и поэм Есенина^**.

^* (См. Сергей Есенин. Соч. в двух томах, т. I. Стихотворения, т. II. Стихотворения и поэмы. М., ГИХЛ, 1955. См. также пере издания этого двухтомника: М., ГИХЛ, 1956; Хабаровск, 1956; Киев, 1957; Куйбышев, 1958.)

^** (См. Сергей Есенин. Стихотворения и поэмы. Вступительная статья, подготовка текста и примечания А. Дымшица. Л., "Советский писатель", 1956; Сергей Есенин. Избранные произведения. Л., 1957; Сергей Есенин. Сб. стихотворений. "Московский рабочий", 1958; Сергей Есенин. Стихотворения и поэмы. М., ГИХЛ, 1957; Сергей Есенин. Стихотворения и поэмы. Новосибирск, 1957; Сергей Есенин. Стихотворения и поэмы. Л., "Советский писатель", 1960.)

В эти же годы в журналах и газетах появилось много архивных материалов, относящихся к жизни и творчеству Есенина и неизвестных ранее. Были разысканы и опубликованы забытые и не публиковавшиеся никогда произведения поэта, в общих вузовских курсах русской и советской литературы появилось имя Сергея Есенина. В Московском университете несколько раньше (в 1952 году) был объявлен специальный курс и специальный семинар, готовились к защите курсовые и дипломные работы по творчеству поэта. Началось также научное изучение биографии Есенина^*.

^* (См. Из литературного наследия Сергея Есенина. "Вопросы литературы", 1960, № 3; С. Стыкалин. Забытое стихотворение Сергея Есенина. "Нева", 1960, № 8; К. Данилов. Забытое стихотворение С. Есенина. "Новый мир", 1959, № 12; Н. Хомчук. Есенин и Клюев. "Русская литература", 1958, № 2; Д. Золотницкий. Из ранних стихов Сергея Есенина. "Нева", 1955, № 3; Ю. Прокушев. Сергей Есенин. "Литературная Рязань", 1955, кн. 1; его же. Родина и революция в творчестве Есенина. "Литературная Рязань", 1957, кн. 2; его же. Юношеские годы Сергея Есенина. "Огонек", 1957, № 2; его же. Новое в Есенине. В кн.: "День поэзии". "Московский рабочий", 1956; В. Земсков. А. Блок и С. Есенин. "Огонек", 1955, № 48; А. Жаворонков. Два письма С. Есенина. "Новый мир", 1957, № 5; его же. Неопубликованные и малоизвестные стихи. "Юность", 1957, № 4; его же. Неопубликованные строки С. Есенина. "Нева", 1957, № 1; А. Кулинич. Как работал Есенин. "Советская Украина", 1957, кн. 7; В. Белоусов. Сергей Есенин за границей. "Октябрь", 1958, кн. 5;

С. Масчан. Из архива С. Есенина. "Новый мир", 1959, № 12; С. Титов. Неизвестное стихотворение Есенина. "Рязанский комсомолец", 9 декабря 1959 г.)

В истории русской советской литературы, изданной АН СССР в трех томах, была помещена монографическая глава о творчестве поэта.

Работа, развернутая советским литературоведением, позволила предпринять новое, пятитомное издание собрания сочинений поэта.

Это издание было осуществлено в 1961-1962 годах полумиллионным тиражом. По своему объему и полноте оно превосходит все предыдущие издания произведений поэта. В него включены проза, литературно-критические статьи, письма, автобиографии, стихотворения, не входившие ни в одно из предыдущих изданий сочинений поэта.

Плодотворному изучению поэзии Есенина не в малой степени содействовали публикация писем А. М. Горького, литературно-критических статей А. В. Луначарского, дневниковых записей и заметок Д. Фурманова, А. Серафимовича, А. Толстого, в которых содержались оценки творчества Есенина.

Начиная с 1955 года все чаще стали появляться статьи, брошюры, книги о жизни и творчестве поэта. Опираясь на добытые факты и на накопленный коллективный опыт советского литературоведения, авторы работ о Есенине постепенно, шаг за шагом, научно воссоздают творческую биографию поэта и выясняют значение его поэзии в истории русской литературы. Переоценке подверглись периодизация творчества Есенина, его взаимоотношения с Н. Клюевым, "скифами", имажинистами, цикл его стихотворений "Москва кабацкая", стихотворения и поэмы последнего периода. Сделаны первые шаги в изучении поэтики Есенина^*. Опубликованы работы о пребывании поэта за границей^**, решаются проблемы взаимоотношений Есенина с Горьким, Маяковским, поэтами союзных республик^***. Заново исследованы первые годы жизни и творчества Есенина^****, пишутся истории создания отдельных его произведений^*****. Вышли в свет воспоминания лиц, хорошо знавших поэта^******.

^* (См. А. Кулинич. Как работал Есенин. "Советская Украина", 1957, кн. 7; И. К. Шведова. Наблюдения над художественным стилем лирики Есенина 1924-1925 годов. Рязань, 1958; С. П. Кошечкин. К вопросу о мастерстве Сергея Есенина. В сб.: "Проблемы социалистического реализма". М., 1959; В. Земсков, И. Правдина. В творческой лаборатории Есенина. "Русская литература", 1960, № 1; П. Выходцев. Народно-поэтические традиции в творчестве С. Есенина. "Русская литература", 1961, № 3; Е. М. Галкина-Федорук. О стиле поэзии Сергея Есенина. Изд-во МГУ, 1965.)

^** (См. В. Белоусов. Сергей Есенин за границей (новые материалы к биографии). "Октябрь", 1958, кн. 5; И. Шнейдер. Айседора Дункан. "Москва", 1960, № 10.)

^*** (См. В. Земсков. Горький и Есенин. "Урал", 1961, № 6; А. Шервашидзе. Рязанские поэты и Грузия. "Приокская правда", 25 мая 1958 г.; В. Перцов. Маяковский и Есенин. "Вопросы литературы", 1961, № 3; З. Паперный. Маяковский сего дня. "Новый мир", 1957, № 4.)

^**** (См. Ю. Прокушев. В родном краю. "Приокская правда", 5 октября 1956 г.; его же. Юношеские годы Сергея Есенина. "Огонек", 1957, № 2; его же. Сергей Есенин. М., "Правда", 1960; его же. Юность Есенина. "Московский рабочий", 1963.)

^***** (См. В. Земсков. Как создавался "Пугачев" Сергея Есенина. "Урал", 1960, № 5; А. Жаворонков. С. Есенин. "Анна Онегина". "Вопросы литературы", 1957, № 5; его же. Поэма С. Есенина о великом Новгороде. "Уч. зап. Новгородск. пединститута", 1958, т. 3.)

^****** (См. Ю. Либединский. Мои встречи с Есениным. В кн.: "Современники". М., "Советский писатель", 1958; Н. Вержбицкий. Встречи с Есениным. Тбилиси, "Заря Востока", 1961; О. Литовский. Так и было. Очерки, воспоминания, встречи. М., "Советский писатель", 1958; Иван Рахилло. Московские встречи. "Московский рабочий", 1962; П. Чихачев. Московские встречи. "Дон", 1958, № 3; Н. Павлович. Как создавался киносценарий "Зовущие зори". В кн.: "Литературная Рязань", 1957; П. Чагин. Живой, могучий чародей поэзии. "Приокская правда", 15 июня 1958 г.; Л. Никулин. Памяти Есенина. В кн.: "Люди и странствия". М., "Советский писатель", 1962; А. Миклашевская. Встречи с Сергеем Есениным. "Учительская газета", 4 октября 1960 г.; то же. В сб.: "Воспоминания о Сергее Есенине", под общей род. Ю. Л. Прокушева, "Московский рабочий", 1965; И. Шнейдер. Встречи с Есениным. Воспоминания. М., "Советская Россия", 1965.)

Коллективные усилия советских исследователей создали возможность монографического освещения творчества поэта. Ряд таких работ и был издан в последние годы^*. Б целом в изучении творчества С. Есенина, как и во всем советском литературоведении, наметился весьма благоприятный поворот.

^* (См. А. Кулинич. Сергей Есенин. Киев, 1959; А. Васильковский. Сергей Есенин. Очерк творчества. Елабуга, 1960; Е. Наумов. Сергей Есенин. Жизнь и творчество. Л., Учпедгиз, 1960; его же. Сергей Есенин. Жизнь и творчество, изд. 2. М.-Л., "Просвещение", 1965; К. Зелинский. Сергей Александрович Есенин. В кн.: Сергей Есенин. Собр. соч. в пяти томах, т. I. М., Гослитиздат, 1961.)

Среди работ последних лет наиболее полно материалы о жизни и творчестве поэта представлены в монографии Е. Наумова. В ней автор обобщил частичные результаты многочисленных исследователей Есенина в освещении творческой эволюции поэта. Книга Е. Наумова изобилует документами и фактами, на основе которых он пытается воссоздать творческую биографию Есенина. В монографии по-новому рассмотрены литературные и общественные связи поэта, его ранние произведения, стихотворения и поэмы периода революции и первых послереволюционных лет, заграничная поездка Есенина, творчество последних лет, поставлена проблема влияния Есенина на современную советскую поэзию.

И хотя Е. Наумов не включил в свою книгу обзора критики о поэте, а некоторые из поднятых им проблем решены не полностью и требуют дополнительного исследования, его концепция противостоит ошибочным концепциям творчества поэта, распространенным в нашем литературоведении двадцатых годов и повторяемых в некоторых монографиях современных зарубежных исследователей.

2

Отмечая интенсивность и плодотворность советского литературоведения в изучении поэзии Есенина, приходится все же заметить, что творческая биография поэта пока что не создана, хотя для нее уже накоплен достоверный большой материал. В критической литературе произошел благотворный поворот к научному изучению наследства Есенина, но в ней и теперь, однако, не редки ничем не оправданные утверждения относительно его жизни и творчества. Чаще всего происходит это тогда, когда место факта заполняется догадками или плохо проверенными и подчас сомнительными косвенными источниками, которыми также подменяется иногда внимательный анализ поэзии Есенина.

Есть, впрочем, и другие тенденции в освещении жизни и творчества поэта. В основе их лежит излишняя, на наш взгляд, тревога за судьбы есенинского наследства, возвращенного широкому читателю без изъянов и купюр. Усилиями исследователей теперь уже навсегда преодолено идущее от Л. Сосновского, А. Крученых нигилистическое отношение к поэзии Сергея Есенина, и она рассматривается современной критикой в рамках советской литературы, сложный процесс развития которой все с большей полнотой восстанавливается нашим литературоведением.

Поэзия Есенина интересна, однако, не только с точки зрения историка литературы или читателя, любящего пленительный русский стих. Без нее существенно обеднялось поэтическое отражение глубочайших психологических процессов, сопутствовавших Октябрьской революции, к утверждению которой Есенин пришел не сразу.

Извилист и труден был этот путь, отмеченный срывами, сомнениями, глубочайшими противоречиями. Но в них-то и запечатлены с наибольшей отчетливостью психологические вехи становления сознания тех немалочисленных слоев русского общества, которые восприняли октябрьские события как осуществление мелкобуржуазных надежд и ценою неизбежных разочарований вынуждены были в конце концов признать ее истинно народный характер, всепобеждающую силу ее идеалов и преклониться перед небывалой энергией их осуществления.

Художественное воплощение этих немаловажных сторон пролетарской революции и находим мы в поэзии Сергея Есенина. Искренне, в западающих в душу образах поэт рассказал нам историю большой и нелегкой любви к жизни, подвергшейся коренной социальной переделке, историческую необходимость которой он в конце концов понял.

Константиновские перелески

И хотя поэзия Есенина шире этого содержания, ее общественное значение в отечественной литературе прежде всего в том, что она наиболее ярко и глубоко, с достоверностью первоисточника раскрыла процесс преодоления идейных шатаний и предрассудков в сознании непролетарских слоев русского населения и оттенила психологические грани перехода их на сторону революции. Поэтому, на наш взгляд, всякое "улучшение" Есенина, выпрямление его извилистого пути не только находится в противоречии с его творчеством, но и наносит ущерб его общественному содержанию.

Современные работы о Есенине полемичны, и полемика эта плодотворна. Исследователям приходится опровергать многочисленные и часто недоброжелательные свидетельства, в которых облик поэта искажался. Все новые и новые документы вводятся теперь в литературу о Есенине и в их свете выясняется его творческая биография.

Но есть и издержки, к сожалению, имеющие принципиальный характер, и о некоторых из них необходимо сказать уже здесь, во вводной части нашей работы.

В 1963 году в издательстве "Московский рабочий" опубликована книга Ю. Прокушева "Юность Есенина". Привлекая свидетельства лиц, знавших поэта с детства, в годы учебы в Спас-Клепиковской школе (1909-1912), а также в годы его пребывания в Москве (1912-1914), и опираясь на некоторые другие свидетельства и документы, Ю. Прокушев в своей книге значительно расширяет представление о жизни поэта до 1914 года включительно. Немало в книге ценных замечаний и не известных ранее фактов, относящихся к биографии поэта. Но есть в ней тенденция, с которой нельзя согласиться. Она состоит в такой интерпретации открытых Ю. Прокушевым фактов, которая имеет целью подчеркнуть последовательное тяготение поэта к демократическим и прогрессивным слоям русского общества. Заключая свою книгу, Ю. Прокушев пишет: "Молодому поэту понятны и близки тревоги и заботы крестьянской Руси, все больше он начинает разделять справедливые общедемократические требования народа, испытывая явное тяготение к передовым общественным силам. Демократизм Есенина определил резко отрицательное отношение его к империалистической войне.

Пережитое в юные годы помогло поэту увидеть чуждый народу характер войны 1914 года и преодолеть декадентское наступление на его поэзию в 1915-1916 годах в Петрограде"^*.

^* (Ю. Прокушев. Юность Есенина. "Московский рабочий", 1963, стр. 189.)

В связи с этим утверждением возникает ряд неясных вопросов. Как, например, объяснить, что, "тяготея к передовым общественным силам", поэт оказывается популярным в салонных, декадентских кругах и обращает на себя внимание царедворцев? Ведь не могло же случиться такое на основе "справедливых общедемократических требований народа", хотя в действительности это и произошло вскоре после прибытия поэта в Петербург, о чем нам еще придется говорить.

Стихотворения Есенина, созданные до 1915 года, получили высокую оценку не только А. Блока, но и в декадентствующей и открыто реакционной среде, и сам поэт никогда этого не скрывал. В Петербурге, писал он в своих автобиографиях, "меня приняли весьма радушно", "стихи мои произвели большое впечатление". "Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня, а осенью (1915) появилась моя первая книга "Радуница". О ней много писали. Все в один голос говорили, что я талант". "Печатался я: "Русская мысль", "Жизнь для всех", "Ежемесячный журнал" Миролюбова, "Северные записки" и т. д."^* (среди "и т. д." применительно к 1915 году назовем "Голос жизни", "Весь мир", "Нива" (приложение), газету "Биржевые ведомости").

^* (Сергей Есенин. Собр. соч. в пяти томах, т. 5. М., ГИХЛ, 1961-1962, стр. 9, 12, 17. В дальнейшем ссылки на это издание будут даваться в тексте. Римской цифрой указывается том, арабской - страницы этого тома.)

Поэзия раннего Есенина пришлась по вкусу в кругах, которые, по утверждению Ю. Прокушева, повели на нее наступление. Дело, видимо, не в одном большом таланте, а и в содержании и направленности поэзии Есенина.

И в отношении поэта к мировой войне тоже есть свои оттенки, и они требуют объяснения. Поэзия Есенина 1914-1915 годов не дает оснований для безоговорочного утверждения его "резко отрицательного" отношения к войне. Ниже мы покажем, что такие стихотворения, как "Богатырский посвист", "Удалец", "Бельгия", совсем не содержат антивоенных мотивов, а стихотворения "Узоры", "Молитва матери" вскрывают противоречивость в отношении поэта к войне.

Нам незачем отдавать поэзию талантливейшего поэта, беспредельно любившего свою Родину, в чуждый нам лагерь литературы. Мы знаем, что любовь к России, к своему народу, к его поэтическому творчеству, легшему в основу есенинской поэтики, привела поэта к признанию необходимости революционных преобразований России. Повторим, что это было нелегкое признание, живо волнующее читателя до сих пор. Недаром же поэт, осознавший ложность многих шагов своей жизни, с такой щемящей болью писал об "узком промежутке", в котором оказался и из которого с захватывающей искренностью и настойчивостью ринулся навстречу Руси советской, ленинской.

Нет, не возвышает поэта вольное или невольное облегчение его трудного пути к революции, выравнивание его нелегкой творческой биографии, отрицание вредных для его чудесного таланта влияний и связей.

Есенин дорог нам не одним только своим большим самобытным талантом, который также признавали и теперь признают наши враги, но и тем в особенности, что стремился поставить свой талант на службу революции.

Вот здесь мы никогда не найдем общего языка с некоторыми зарубежными исследователями, которых вполне устраивают наиболее слабые мотивы "Радуницы", "Голубени", "Инонии", "Сорокоуста", "Москвы кабацкой", они всячески подчеркивают положительную роль в творческой судьбе Есенина влияний салонной и вообще модернистской литературы. Сглаживая эти мотивы и эти влияния, мы делаем уступку чуждой нам идеологии.

Теперь, когда наиболее полно издано наследие Есенина и он прочно вошел в советскую литературу, задачу нашей науки нельзя ограничить констатацией сильных и лучших сторон его поэзии, не менее важно показать сложный путь поэта, осознать тот огромный урон, который причинили его таланту религиозные, "скифские" и модернистские влияния. Нет, не тяготение к передовым общественным силам отлучило поэта от любви и к деревне и к городу, привело его к "Москве кабацкой", бросило в узкий жизненный промежуток, из которого вырвала его пролетарская революция.

Вне идеологии нет искусства, и вопрос, на основе какого мировоззрения формируется талант, - не праздный, а, применительно к Есенину, особенно острый.

Многие противоречия поэта как раз и объясняются эклектичностью и неустойчивостью его идейных взглядов, возникавших в результате испытанных влияний в течение короткой и неудачно сложившейся жизни.

Придя в литературу в годы идейного разброда в рядах русской интеллигенции и не имея твердой идейной закалки и опоры, Есенин был открыт для влияний, и в реакционных кругах понимали это лучше его самого. Поэтому-то идейно чуждые нам силы пытались использовать талант поэта в нужном им направлении.

Односторонний подбор фактов и заданное им толкование не позволили Ю. Прокушеву вскрыть все противоречия юного поэта. В книге не получила должной оценки консервативная и по признанию самого поэта "удушливая атмосфера", царившая в подчиненной церковникам клепиковской школе; письма поэта Панфилову из Москвы рассмотрены так, что из них исчезла характерная для Есенина этих лет мировоззренческая неопределенность. В стремлении выделить побольше фактов для подтверждения демократической и революционной настроенности Есенина Ю. Прокушев неправильно объясняет подчас смысл сказанного поэтом. Цитируя строки из письма Есенина: "Да, Гриша, - все-таки они отодвинули свободу лет на 20 назад", - Ю. Прокушев утверждает, что поэт "имеет в виду жестокую расправу царизма с героями революции пятого года"^*. Но это объяснение не вытекает из письма, а, наоборот, противоречит ему. Вот текст письма: "Читал ли ты роман Ропшина (Б. Савинкова. - П. Ю.) "То, чего не было" из эпохи 5 годов. Очень замечательная вещь.

^* (Ю. Прокушев. Юность Есенина, стр. 132.)

Вот где наяву необузданное мальчишество революционеров 5 года. Да, Гриша, все-таки они отодвинули свободу лет на 20 назад. Но бис с ними, пусть им себе голушки с маком кушают на энтом свити" (V - 108, 109). Здесь совершенно отчетливо выражена отрицательная оценка революционеров 1905 года, а не кого-то другого. Повторим, что книга Ю. Прокушева не сводится к подобным натяжкам, но они в ней есть, и мы сочли необходимым отметить это.

Необоснованные утверждения, преждевременные выводы и умозаключения имеются и в статье В. А. Вдовина^*. Автор стремился выяснить в ней вопрос о начале военной службы поэта, но с задачей этой не справился.

^* (См. В. А. Вдовин. Сергей Есенин на военной службе. "Научные доклады Высшей школы". Филологические науки, 1964, № 1.)

В Ленинградском государственном историческом архиве хранятся документы, из которых видно, что накануне революции, а именно с апреля 1916 года^* по март 1917 года, Есенин находится в придворном имени ее императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны санитарном поезде № 143, куда был направлен с "высочайшего соизволения". В этот год поэт посещает богослужения в императорском Федоровском соборе, куда даже самая именитая знать допускалась по специальным разрешениям, участвует в концерте, на котором в присутствии императрицы и ее дочерей читает свои стихи и награждается за это золотыми часами.

^* (А не с февраля 1916 года, как это указано в статье В. А. Вдовина. Архивные материалы будут процитированы ниже.)

Стремясь дать свое объяснение этим фактам, В. А. Вдовий отрицает такое утверждение Е. Наумова: "Салонные выступления вели молодого поэта все выше по лестнице "избранного общества". Вскоре мы застаем его в графских гостиных. Близко наблюдавший его в те годы Г. Деев-Хомяковский справедливо отмечал, что "Есенин попал тогда не к нашим друзьям, а к явным тогда монархическим писателям". Отсюда довольно коротким оказалось расстояние и до царского дворца. В 1916 году Есенин при покровительстве адъютанта императрицы Ломана был представлен ей"^*.

^* (Е. Наумов. Сергей Есенин, стр. 38-39.)

В. А. Вдовин упрекает Е. Наумова в некритическом воспроизведении "глубоко ошибочных", по его мнению, "свидетельств" Г. Деева-Хомяковского, а "хождение Есенина по салонам" считает "легендой, нуждающейся в пересмотре"^*.

^* (В. А. Вдовин. Сергей Есенин на военной службе, стр. 143.)

"В самом деле, - пишет В. А. Вдовин, - если с февраля 1916 г. Есенин был на военной службе (а это действительно было так), то ведь не мог он свободно распоряжаться своим временем и бывать в столичных салонах, даже если бы этого очень хотел. Не вызывает сомнения, что если Есенин в 1916 - начале 1917 г. и бывал в столичных салонах, то шел туда не по собственному влечению, а по настоянию Ломана, у которого поэт находился в служебном подчинении... Ни сам Есенин, ни петроградские писатели не готовили встречи с царицей и не добивались ее"^*.

^* (В. А. Вдовин. Сергей Есенин на военной службе, стр. 143.)

Дом Есениных в селе Константинове

Из утверждений В. А. Вдовина следует, что и в придворный санпоезд, и в Федоровский собор, и на встречу с царицей поэт попадал по не зависящим от него причинам. Даже в реакционные литературные круги его толкала злая воля Ломана. Остается только ответить, чем же объяснить такое близкое участие "опытного царедворца" в судьбе поэта? В. А. Вдовин дает ясный ответ: "Это была попытка подчинить поэтический голос Есенина интересам царской фамилии. Сделать это было тем более желательно, что Есенин тогда уже становился известностью. В данных условиях верноподданнические стихи Есенина как нельзя лучше могли бы сослужить службу царскому престолу"^*.

^* (В. А. Вдовин. Сергей Есенин на военной службе, стр. 142.)

Верное замечание, но оно не проясняет вопроса, который здесь возникает: почему же именно Есенин, Клюев, Ремизов привлекли внимание царедворцев, а не другие тоже известные поэты, ну, например, А. Блок, известность которого не вызывала ни у кого сомнения? Вопрос не из легких, и чтобы на него ответить, необходимо внимательно проследить всю сложность и противоречивость идейно-художественного содержания дореволюционной поэзии Есенина и выяснить направленность его таланта в острой борьбе тех лет. Такого анализа нет в работе В. А. Вдовина, а в книге Ю. Прокушева, имеющей задачу раскрыть ранние связи поэта с демократическими и революционно-пролетарскими кругами, анализ подчинен поставленной цели.

3

Творчество С. А. Есенина давно уже привлекает внимание зарубежного читателя. Стихотворения поэта многократно издавались в разных странах мира. Еще при его жизни они появились в печати Франции, Германии, Японии, Италии, Польши. Во второй половине двадцатых и в тридцатые годы с поэзией С. А. Есенина познакомились читатели Болгарии, Чехословакии, Англии, Венгрии, Югославии. В последующие два десятилетия его стихи публиковались на румынском, словацком, финском, шведском, албанском, испанском, сербско-хорватском и других языках мира.

Интерес к русской истории и культуре за рубежом особенно возрос после Великой Отечественной войны. Среди наиболее читаемых русских поэтов стал и С. А. Есенин. Его произведения вновь были изданы в Болгарии, Венгрии, ГДР, Польше, Румынии, Чехословакии, Югославии, Албании, Англии, Испании, Италии, Финляндии, Франции, ФРГ, Швеции, Японии.

Параллельно с публикацией произведений поэта начали появляться заметки и литературно-критические статьи о его поэзии. Во Франции, Венгрии, Италии, Германии, Японии они появились уже в двадцатые годы. В последнее десятилетие изучение поэзии С. А. Есенина за рубежом стало особенно интенсивным. Появились новые монографии и литературно-критические статьи о жизни и творчестве поэта. Изучением поэзии С. А. Есенина занимаются в настоящее время кафедры университетов ГДР, Польши, Чехословакии, Югославии, Италии, Франции, ФРГ, США, Финляндии, Канады, Японии и других стран мира.

Исследователей разных стран привлекает живая прелесть есенинской поэзии, ее задушевность, глубина и искренность переживаний, так колоритно и звонко выраженная поэтом. Хорошо ощутимое и захватывающее обаяние поэтической образности Есенина таит в своей легкости и простоте многие и пока что не полностью раскрытые секреты его творческих успехов. Между тем внимательное изучение самой поэзии Есенина не стало еще преобладающим в работах о нем. Разумеется, работы эти неодинаковы, но в большинстве из них все же заметно стремление к общим оценкам творчества поэта.

Как же оценивается поэзия С. А. Есенина в зарубежной критике? Вносят ли зарубежные исследователи что-нибудь новое и ценное в изучение сложного творчества поэта? Мы попытаемся рассмотреть лишь наиболее характерные тенденции, вполне определившиеся в некоторых из работ зарубежных авторов. Ясно поэтому, что наш ответ на оба эти вопроса будет касаться конкретно лишь тех авторов, труды которых используются нами. Заметим, однако, что имеющиеся в них тенденции можно встретить и у других зарубежных исследователей.

Необходимо также подчеркнуть, что в зарубежной печати все еще публикуются работы, в основе которых лежат сомнительные источники и взятые на веру утверждения недоброжелателей поэта. Особенно популярна в этом смысле изданная после смерти С. А. Есенина, тогда же раскритикованная и основательно забытая у нас книжонка "Роман без вранья".

Обращение к устаревшей и не имеющей никакой научной ценности литературе, подчас незнание, а иногда и упорное замалчивание лучших исследований советских литературоведов приводят некоторых зарубежных авторов к неверным утверждениям, к искаженному освещению сложного творческого пути С. А. Есенина, к повторению ошибок советской критики двадцатых годов, к выводам и концепциям, преодоленным и опровергнутым советской литературоведческой наукой.

Правильному пониманию поэзии С. А. Есенина мешает подчас неприязненное, а порой и злобное отношение некоторых зарубежных критиков к нашему образу жизни. Здесь уже не может быть речи о научной объективности, здесь имя поэта используется в целях идейно-политической борьбы с советским строем. Именно такой подход к освещению есенинского творчества давно уже наметился во французской и английской русистике и, к сожалению, получил там широкое распространение. Этому в немалой степени содействовали историки литературы из эмигрантских кругов.

В 1950 году в Париже издан на русском языке сборник стихотворений С. А. Есенина под редакцией и со вступительной статьей Георгия Иванова. Статья Г. Иванова создает у читателя неверное представление и о поэте и о его поэзии. Главное, однако, для Г. Иванова не поэзия С. А. Есенина. Он использует имя поэта для выражения своих застарелых антисоветских чувств. Поэт и его поэзия так очаровали Г. Иванова, что он заранее отказывается от самой возможности объективной оценки.

"Беспристрастно оценят творчество Есенина те, на кого это очарование перестанет действовать. Возможно, даже вероятно, что их оценка будет много более сдержанной, чем наша. Только произойдет это очень нескоро. Произойдет не раньше, чем освободится, исцелится физически и духовно Россия. В этом исключительность, я бы сказал "гениальность" есенинской судьбы. Пока Родине, которую он так любил, суждено страдать, ему обеспечено не пресловутое "бессмертие", - а временная, как русская мука и такая же долгая, как она, - жизнь"^*.

^* (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, под ред. и со вступительной статьей Г. Иванова. Париж, 1950, стр. И. Здесь и далее цитаты даны в современном написании.)

Здесь вполне отчетливо выражены и антисоветские чувства Г. Иванова, и его ошибочная концепция творчества С. А. Есенина. Поэзия Есенина оказывается нужной страдающей России, представителем которой и считает себя Георгий Иванов.

Полюбившуюся ему мысль Г. Иванов неоднократно варьирует в своей статье. В другом месте он утверждает: "Есенин в СССР давно развенчан и разоблачен. В учебниках словесности ему посвящают несколько строчек, цель которых внушить советским школьникам, что Есенина не за что любить, да и незачем читать: он поэт второстепенный, "мелкобуржуазный", несозвучный эпохе...

Ни в печати, ни в радио имя Есенина никогда не упоминается. Из библиотек его книги изъяты. Одним словом, официально, Есенин забыт и навсегда сдан в архив... А популярность Есенина, между тем, все растет. Стихи его в списках расходятся по всем углам России. Их заучивают наизусть, распевают, как песни"^*.

^* (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, стр. 19-20.)

Мы выписали это длинное и неверное утверждение, чтобы наглядно показать ход мысли его автора. Он резко делит Россию на "официальную" и "страдающую" и отдает поэзию С. А. Есенина во власть второй, выдуманной им России. Между тем русская советская литература и советский читатель всегда были более почтительны к имени С. А. Есенина, чем это представлено в статье Г. Иванова. Сборники произведений поэта печатно, а не "в списках", издавались в СССР в 1931, 1933, 1934, 1940, 1944, 1945, 1946 годах. На многочисленных вечерах и по радио "официально" и громко звучала поэзия С. А. Есенина в исполнении таких выдающихся мастеров художественного слова, как В. Яхонтов и В. Аксенов. Мы уже не говорим о пятидесятых годах, когда издания произведений поэта стали в СССР массовыми.

Впрочем, не судьба поэзии Есенина интересует Г. Иванова и не ее художественные особенности... "По отношению Есенина, - пишет он, - формальная оценка кажется не нужным делом. Конечно, стихи Есенина, как всякие стихи, состоят из разных "пеонов", "пиррихиев", "анакруз"... Конечно, и их можно под этим углом взвесить и разобрать. Но это, вообще скучное занятие, особенно скучно, когда в ваших руках книжка Есенина"^*.

^* (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, стр. 20.)

Отказавшись углубиться в поэтику С. А. Есенина, Г. Иванов представляет его поэзию как противоядие против безбожия, диамата, рабства тела, растления душ, т. е. в конечном счете как антибольшевизм.

Понятно поэтому, что весь последний период творчества поэта отсутствует в статье Георгия Иванова, а в сбор-пик, составленный под его редакцией, не вошли такие, например, произведения поэта, как "Песнь о великом походе", "Поэма о 36", "Русь советская", "Ленин", "Русь уходящая", "Баллада о двадцати шести", "Письмо деду". Зато в него включен "Ответ Демьяну Бедному", в авторстве которого неуверен и сам редактор. Сравнив тексты советских изданий произведений С. А. Есенина, которые легко найти в Париже, со сборником Георгия Иванова, французский читатель легко может обнаружить, где в действительности поэт находится под запретом и где его, вопреки утверждениям автора статьи, издают систематически и полно.

Отбросив историко-революционные произведения С. А. Есенина 1924-1925 годов, Георгий Иванов утверждает, что лучшим произведением поэта была "Инония". "Как стихи, это, вероятно, самое совершенное, что он создал за всю свою жизнь. Как документ, яркое свидетельство искренности его безбожных и революционных увлечений"^*.

^* (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, стр. 17.)

Ну как же после такого заключения включить в сборник историко-революционные стихи поэта 1924-1925 годов? Они ведь опровергают точку зрения Георгия Иванова!

Преднамеренное искажение творческой эволюции С. А. Есенина не позволило автору статьи сказать французскому читателю что-либо новое о поэте. Значение его поэзии оценено неверно, облик поэта нарисован предвзято.

Вот как представляет себе Георгий Иванов последние годы С. А. Есенина: "Был разрыв с Айседорой и одинокое возвращение в Москву. Была новая женитьба и новый разрыв. Было, попутно, много других любовных встреч и разлук. Было путешествие в Персию^* и "вынужденный отдых" ...в лечебнице для душевнобольных. Была последняя, очень грустная, поездка в деревню, где все разочаровывало поэта. Были, наконец, новые кутежи и дебоши, отличавшиеся от прежних тем, что теперь они неизменно кончались антисоветскими и антисемитскими выходками"^**.

^* (В Персии поэт не был (П. Ю.).)

^** (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, стр. 29.)

Это сказано о годах наиболее творчески плодотворных, когда создавались такие произведения поэта, как "Персидские мотивы", "Анна Онегина" и многие другие, снискавшие поэту подлинную славу. О годах, когда поэт вместе с лучшими советскими писателями слагал свой есенинский гимн пролетарской революции, подлинное величие и закономерность которой он начал понимать, особенно после поездки за границу.

Но в том-то и дело, что отношение зрелого поэта к пролетарской революции не по нутру Георгию Иванову. Поэтому он и стремился оболгать и поэзию, и поэта. Поэзия у него по своей сущности претит большевизму, а Есенин является выразителем умонастроений тех, кто оказался отброшенным революцией.

"За Есениным стоят миллионы таких же, как он, только безымянных "Есениных" - его братья по духу, "соучастники - жертвы" революции. Такие же, как он закруженные ее вихрем, ослепленные ею, потерявшие критерий добра и зла, правды и лжи, вообразившие, что летят к звездам, и шлепнувшиеся лицом в грязь. Променявшие Бога на "диамат", Россию на интернационал и, в конце концов, очнувшиеся от угара у разбитого корыта революции. Судьба Есенина - их судьба, в его голосе звучат их голоса. Поэтому-то стихи Есенина и ударяют с такой "неведомой силой" по русским сердцам, и имя его начинает сиять для России наших дней пушкински-просветленно, пушкински-незаменимо"^*.

^* (Сергей Есенин. Стихотворения 1910-1925, стр. 30.)

Представить поэзию С. А. Есенина так может только необъективная и недоброжелательная критика. Георгий Иванов и относится к таким критикам. Он не замечает или не хочет замечать, с какой изумительной глубиной, искренностью и художественной силой отобразил поэт историческую неизбежность краха мелкособственнических иллюзий, как правдиво и психологически верно вскрыл процесс отрешения русского крестьянства от того образа жизни, за который так ратует Георгий Иванов.

Великий патриот России, Сергей Есенин неотделим от революции. Он не только правдиво вскрыл глубину психологических процессов революционного преобразования русской жизни, но и сумел понять их неизбежность. Именно поэтому и слагал он свой гимн пролетарской революции в последние годы своей жизни. Мы не стали бы уделять так много внимания статье Георгия Иванова, если бы она получила достойную оценку во французской научной критике, если бы, используя широко известные и достоверные факты о жизни и творчестве поэта, имеющиеся в его биографиях, поэзии и в известной во Франции научной литературе, эта критика опровергла бы столь явную ложь о поэте. Но этого не случилось, наоборот, у Георгия Иванова нашлись последователи.

В 1959 году в Париже на французском языке опубликована книга Софи Лафитт "Сергей Есенин"^*.

^* (См. Sophie Lafitte. Serge Essenine (Une etude. Choix de textes, bibliographic, portraits). Paris (P. Seghers), 1959, 219 p.)

Направленность рассуждений Софи Лафитт мало чем отличается от направленности рассуждений Георгия Иванова. Но если Георгий Иванов писал статью на основе впечатлений от встреч с Есениным и не особенно стремился аргументировать свои заключения, то Софи Лафитт сопровождает свои выводы "научной аргументацией". В книге использованы многие работы советских авторов, впрочем по преимуществу работы двадцатых годов, частью давно уже устаревшие, а подчас и тогда не имевшие ценности. Из новых публикаций Софи Лафитт привлекает воспоминания Н. Вержбицкого и некоторые другие работы, на которые почему-то она не делает ссылок.

Все эти источники, как и анализ произведений С. А. Есенина, призваны в книге подтвердить неверную авторскую концепцию развития русской поэзии в целом и творчества С. А. Есенина в частности. Поэтому, хотя в книге и есть отдельные верные наблюдения относительно образности некоторых стихотворений поэта, его взаимоотношений с Н. Клюевым, имажинистами, Ивановым-Разумником и приведены многие факты биографии С. А. Есенина, в целом книга не отвечает требованиям научного изучения творчества С. А. Есенина.

Как и Георгий Иванов, Софи Лафитт не приемлет гражданской линии развития русской поэзии, пафос ее освободительной борьбы отрицает самое идею служения искусства коренным народным интересам. Она вполне солидарна с теми, кто выступает сегодня против коммунистического движения. Поэтому-то она и представляет себе процесс развития русской поэзии как постепенное ее увядание, начиная с творчества Н. А. Некрасова.

Как величайшее зло для русской литературы представлено в книге стихотворение Н. А. Некрасова "Поэт и гражданин". Приказ, сформулированный Некрасовым, утверждает Софи Лафитт (стр. 33), породил плоскость русской поэзии, ее гражданскую линию, которая давила якобы русскую литературу в течение полувека. До тех пор, пока из Франции не поступил сигнал к восстанию: "музыка превыше всего" (Верлен); "поэзия не имеет другой цели, кроме самой себя" (Бодлер).

Вот тогда-то, по мнению Софи Лафитт, на смену плоскости пришли спасители русской поэзии - символисты, выросшие на благодатной, по мнению Софи Лафитт, философской почве метров общественной мысли - Вагнера, Шопенгауэра, Ницше, благодаря стараниям Вяч. Иванова и Андрея Белого.

Ярким представителем начинавшего распадаться к 1910 году символизма был, по мнению Софи Лафитт, в русской поэзии Н. Клюев, творчество которого отнесено к разновидности символизма, названного неонародничеством. С. А. Есенин сомкнулся с Н. Клюевым и, следовательно, рассмотрен в книге как представитель весьма плодотворного, в оценке Софи Лафитт, течения русской поэзии, которому не суждено было развиться по причине пролетарской революции.

Таким образом, новому возрождению русской поэзии помешала революция, после которой русская поэзия не смогла подняться до былого величия. Таков ход рассуждений Софи Лафитт. С этих позиций подходит она к оценке русской поэзии и творчества Есенина послереволюционного периода. Маяковский погиб оттого, что подчинил свою поэзию интересам революции, Есенин и Пастернак - оттого, что это претило им. Таково заключение автора книги. Судьбы всех трех поэтов одинаково трагичны, поэзия и революция несовместимы.

Тезис не новый, давно отброшенный практикой советской поэзии и развенчанный нашей литературоведческой наукой. Но он полюбился Софи Лафитт и она пытается подвести под него философский фундамент, а за одно и поэзию С. А. Есенина. Поэзия мечтает или тоскует, утверждает Софи Лафитт, она находится лишь в двух сферах - в прошлом и будущем, и для нее противопоказано настоящее, все то, что относится к царству действительности и материальности. "Лиричность рождается там, где чего-то недостает, где что-то отсутствует, где есть ностальгия и сожаление. Там, где одни бросаются на колени для молитвы, другие сочиняют стихи" (стр. 79).

Вот с таким-то пониманием роли поэзии в общественной жизни и подходит Софи Лафитт к оценке есенинского творчества. В полном соответствии с концепцией Георгия Иванова поэзия С. А. Есенина объявлена несозвучной и несовместимой с революцией. Высший расцвет творчества отнесен к имажинистскому периоду. Поэма "Инония" названа одной из прекраснейших поэм, а "Сорокоуст" - вершиной всей русской поэзии. В ряду вершин есенинской поэзии упомянуты также "Кобыльи корабли", "Исповедь хулигана", "Волчья гибель", цикл "Москва кабацкая" и "Пугачев".

Односторонность подбора произведений поэта призвана подкрепить утверждения Софи Лафитт о несовместимости поэзии С. А. Есенина с революцией, представить его как жертву революции. В этих же целях скомкан, отодвинут в глубокую тень последний период творчества поэта, его историко-революционные поэмы и стихотворения 1924-1925 годов, а последние годы его жизни рассматриваются только как годы беспробудного пьянства, тоски и меланхолии, страданий от суровой критики, годы поэтизации идеи смерти и тлена.

Начало упадка есенинского творчества Софи Лафитт относит к периоду, наступившему после заграничной поездки С. А. Есенина, и связывает его с принятием поэтом, как она выражается, "стороны коммунистов". Этой концепцией упадка окрашен весь последующий разбор поэзии С. А. Есенина. Попытка писать революционные стихи принесла якобы Есенину одни лишь огорчения и страдания, потому что "он слишком большой художник, чтобы не видеть их банальность и слабость" (стр. 68). К тому же, утверждает Софи Лафитт, повторяя троцкистскую формулу, нет и не может быть места лирике в сугубо эпическую революционную эпоху.

Правда, С. А. Есенин все-таки писал, при этом им созданы прекрасные произведения в последние годы жизни, в том числе и шедевры лирики и лироэпики, такие, например, как "Персидские мотивы" и "Анна Снегина", но все это объявлено в книге слабым, недостойным, чуждым поэту.

"Упадок творческих сил и таланта, - пишет Софи Лафитт, - проявляется очень четко в цикле "Персидских мотивов", написанных в Баку и Тифлисе в 1924-1925 гг. Стихи этого цикла полны виртуозности, мастерства. Но они пустые, перегружены стилистическими поисками, и их местный колорит напоминает декорации очень посредственного провинциального театра. Персию, которую хочет нарисовать поэт, он не знает, не чувствует, и пери его стихов странно походят на молодых девушек из Рязанской губернии" (стр. 138-139). "Песнь о Великом походе" ничего не добавляет к бывшей славе поэта, "Баллада о двадцати шести" и "Поэма о 36" созданы не по убеждению и лишены лиричности, стихотворения 1924 года красивы, но в них отсутствует жизнь. "Возвращение на Родину" выражает ужас поэта перед множеством открытий в новой жизни односельчан, а "Русь советская" - скорбь. Что же касается "Анны Снегиной", то о ней автор предпочитает умолчать: ведь им уже было сказано, что в "Инонии" Есенин выразил себя полностью и что имажинистские годы были лучшими в его жизни и творчестве. Тогда у поэта была жизнь легкой, беззаботной, кругом были близкие и чуткие друзья, у которых он находил поддержку (стр. 45), а теперь ничего этого нет, теперь одни лишь разочарования и огорчения.

Софи Лафитт обходит многочисленные критические высказывания поэта об имажинизме и имажинистах. Между тем в них поэт резко отграничивает свои творческие принципы от имажинистского жонглерства поэтическими образами. И это ярко выражено в статье "Быт и искусство", опубликованной поэтом в № 9 журнала "Знамя" за 1921 год. "У собратьев моих, - писал в ней Есенин, - нет чувства Родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласно все. Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния... Но жизнь требует только то, что ей нужно, и так как искусство только ее оружие, то всякая ненужность отрицается так же, как и несогласованность".

Издавая свою книгу в 1959 году, Софи Лафитт могла бы с успехом использовать работы о поэте советских авторов периода 1955-1958 годов. Таких, например, как К. Зелинский, А. Дымшиц, П. Выходцев, А. Жаворонков, И. Эвентов, В. Белоусов, Н. Хомчук. В этих работах есть и документы, и неопровержимые факты, никак не укладывающиеся в ту концепцию, которую развивает Софи Лафитт в своей книге. Сложную и противоречивую поэзию Есенина при добросовестном и объективном ее анализе никак нельзя втиснуть в прокрустово ложе изготовленной для нее заранее концепции.

Политические симпатии Софи Лафитт затмили самое возможность сказать о поэте правду. Признать вредность имажинистских и других упадочных влияний на Есенина Софи Лафитт не может, как не может она простить поэту его неуклонную тягу к коммунистам в последние годы жизни. Отсюда и односторонность подбора произведений, и необъективные оценки поэзии С. А. Есенина, оценки, в которых нет ничего нового и очень много от плохой русской критики двадцатых годов, от тех "дурнопахнущих книжонок", против которых так энергично выступал В. Маяковский. Софи Лафитт не удалось донести до читателя ни аромата есенинской поэзии, ни разобраться в сложности и закономерности его творческого пути.

Заметим здесь, что издание урезанного Есенина, исключение из его творчества произведений последнего периода, особенно зрелых произведений о революции и Руси советской, представление о нем как о поэте, ничего путного не создавшем после 1921 года, характерны и для составителей антологии русской поэзии, изданной в Лондоне в 1962 году. Из этой антологии тоже "по случайности" выпали и "Анна Снегина", и "Русь советская", и все, что напоминает о сильной тяге поэта к советскому образу жизни, о его симпатиях к пролетарской революции, о четко выраженных тенденциях правдиво ее изображать.

Ряд работ о С. А. Есенине опубликован в последние годы в югославской прессе. Со статьями о С. А. Есенине неоднократно выступал югославский поэт и критик Густав Крклец. В них он не ставил целью исследовать поэзию Есенина, которую, как это видно из статей, автор глубоко любит и ценит, четко проводя грань между Есениным и есенинщиной. Но эта любовь к поэзии С. А. Есенина, а также к поэзии В. Маяковского, А. Блока сочетается у Густава Крклеца с отрицанием каких бы то ни было творческих успехов современной советской поэзии. Творчество С. А. Есенина противопоставлено творчеству современных советских поэтов как недостижимый для них идеал. А это лишает Густава Крклеца объективности. После смерти В. Маяковского и С. Есенина, по мнению Густава Крклеца, в русской литературе "наступил тяжелый застой и даже, можно сказать, пустота"^*.

^* (Gustav Krklec. В сб.: "Lica i krajolica". Zagreb, 1954, str. 96, 99.)

Ока под Рязанью

Вот с точки зрения этой мнимой пустоты и оценивается в статье поэзия С. А. Есенина, которая, как видим, использована Густавом Крклецом для отрицания современной советской поэзии. Он не хочет замечать в ней ни М. Исаковского, ни А. Твардовского, ни В. Луговского, ни многих других интересных и талантливых современных советских поэтов.

Изолированные от литературного процесса, представленные трагическими одиночками, В. Маяковский и С. Есенин во многом проигрывают в статье, несмотря на высокие оценки, данные им автором.

Неплодотворное противопоставление творчества С. А. Есенина современной советской поэзии четко выражено и в другой статье Густава Крклеца - "Есенин и есенинщина"^*, в которой автор с хорошим пафосом выступает против есенинщины и выражает свое глубокое сожаление по поводу распространения на белградском рынке перевода устаревшего и по художественной ценности эфемерного произведения А. Мариенгофа "Романа без вранья".

^* (Gustav Krklec. Pisma Martina Lipniaka iz provincije. Zagreb, 1956, str. 180-183.)

В 1957 году в Белграде опубликована книга югославского исследователя М. М. Пешича - плод долголетнего изучения биографии и творчества С. А. Есенина^*.

^* (См. М. М. Пешич. Ceprej Iесеyнин. Живот и дело. Београд, 1957.)

М. М. Пешича давно уже привлекает русская поэзия, и русский читатель знаком с его трудами о В. Брюсове и А. Пушкине. С 1931 года начали появляться его работы о С. Есенине. Упомянутая книга подводит итог исследовательским изысканиям ученого о С. Есенине.

В своих суждениях о поэте М. М. Пешич опирается па многочисленные работы о его творчестве, приводит ряд интересных фактов биографии поэта, а также биографии Айседоры Дункан. И хотя М. М. Пешич не ставил перед собой задачу углубленного анализа есенинского творчества, а писал его биографию, в книге даны оценки многим произведениям поэта, равно как и многим фактам его жизни.

В отличие от многих зарубежных исследователей, М. М. Пешич дает правильную в целом оценку имажинизма и его роли в творческой биографии поэта. Имажинизм рассмотрен в книге как явление неоднородное, эклектическое, бесплодное. "Все имажинисты носили одно имя, но каждый из них имел свою теорию" (стр. 62). М. М. Пешич совершенно справедливо считает невозможным видеть в имажинистских увлечениях поэта высший расцвет его творчества. В книге нет отождествления поэтики С. А. Есенина с поэтикой имажинистов, а союз поэта с А. Мариенгофом и В. Шершеневичем назван временным, переходным в силу больших и коренных расхождений С. Есенина с ними.

Богатая биографическим материалом книга М. М. Пешича не свободна от неточных и неверных утверждений, которых, к сожалению, немало.

Автор утверждает, например, что в книгах "Радуница" и "Голубень" ничего нет, кроме стилизации сонной, тихой России, страны колоколов и крестов, консервативную патриархальность и религиозность которой культивирует поэт (стр. 24, 25). Собственно, М. М. Пешич повторяет здесь точку зрения, получившую широкое распространение в русской критике двадцатых годов, согласно которой ранний Есенин далек от социальных мотивов, что он крайне религиозен и ценен лишь как пейзажист.

В действительности дело обстоит не так. В ранней лирике поэта есть не только религиозные мотивы, но и изумительные, сочные пейзажи русской природы, социальные мотивы и многоплановость в решении темы Родины.

Возьмем, к примеру, стихотворение "Сторона ль моя, сторонка...". В нем тоже нарисована картина природы и упомянут Спас. Но это стихотворение о горевой России, бедной и нищей. Той России, которая до пота молится о лучшей доле, но доли-то этой не вымолила. С горечью и болью пишет о ней поэт, и эта боль выражена, в частности, в преднамеренном обеднении природы, которую так ярко и ощутимо умел изображать Есенин.

Сторона ль моя, сторонка, 
Горевал полоса. 
Только лес, да посолонка, 
Да заречная коса...
Чахнет старая церквушка,
В облака закинув крест.
И забольная кукушка
Не летит с печальных мест*.
                         (I - 166)

^* (Здесь и далее курсив наш. - П. Ю.)

Неправда ли, что эти печальные места горевой сторонки, где даже церквушка чахнет, - плохие союзники идеализации? Бедность, горе, печаль - вот удел России, образ которой вырастает из этого маленького стихотворения. А разве в картине, нарисованной в стихотворении "Край ты мой заброшенный...", так уже много идеализации и религиозности?

Край ты мой заброшенный, 
Край ты мой, пустырь, 
Сенокос некошеный, 
Лес да монастырь.
                         (I - 138)

И опять свою горечь и боль поэт выражает преднамеренным обеднением природы. Сенокос некошеный, лес да монастырь... Но теперь уже не чахнущая церквушка, а монастырь гигантски возвышается над забоченившимися, покосившимися избенками, а их всего лишь пять. Пять убогих избенок и монастырь. А над окнами этих избенок без промаха бьют крылом вороны, птицы, с образом которых связано в народе представление о горе, несчастье, смерти. Какая уж тут идеализация патриархальной Руси!, Бедная и нищая Россия рисуется в стихотворении "Заглушила засуха засевки..." и в той части поэмы "Русь", где поэт говорит о затерявшейся, потонувшей в ухабинах деревне, запуганной колдунами, нечистой силой.

Или возьмем стихотворения поэта о тяжелой доле русской крестьянки. Конечно, Есенину здесь далеко до Некрасова, но ведь и он создал "Узоры", "Молитву матери", "Хороша была Танюша, краше не было в селе...", "Девичник". Нерадостная доля русской крестьянки нарисована в них. Не по душе поэту и жестокость крестьянской жизни, и об этом он заявил громко в стихотворениях "Песнь о собаке" и "Корова".

Социальные мотивы раннего Есенина находили выражение и в прямом призыве к бунту ("Марфа Посадница", повесть "Яр"), и ему слышался звон кандалов с Владимирки, по которой гнали русский народ на каторгу ("В том краю, где желтая крапива...").

Мы думаем также, что М. М. Пешич переоценил в своей работе влияние символистов на раннего Есенина (стр. 33-37).

В целом земная и здоровая поэзия раннего Есенина противостоит упадочнической поэзии символистов, а нарисованные картины природы и быта, пусть и убогого и нищего, - мертвящим картинам символической поэзии.

Облеченная в плоть и кровь героиня стихотворения "Не бродить, не мять в кустах багряных..." по своей свежести и целомудренности бесконечно превосходит героинь декадентской порнографической поэзии. И, конечно же, поэтика раннего Есенина питается иными источниками, чем поэзия символистов, - глубоко народными и национальными.

Неправомерно также отождествлять поэта с героями его стихотворений, хотя бы и из цикла "Москвы кабацкой". А эта тенденция получила развитие в книге М. М. Пешича (стр. 146).

В трагическом отчаянии поэта периода "Москвы кабацкой" много неудовлетворенности, сожаления и даже ужаса перед тем образом жизни, который нарисован в цикле, неподдельного стремления уйти от него. Как и многое в творчестве поэта, цикл "Москва кабацкая" противоречив, но в этой противоречивости есть и светлые мотивы, следуя которым лирика Есенина вырвется впоследствии из объятий "жуткого логова" московских кабачков на просторы Руси советской. Отчетливо выраженная неудовлетворенность в "Москве кабацкой" - одна из причин, приведших поэта к "Персидским мотивам" и к историко-революционным произведениям последнего периода. Не видеть этого нельзя.

Рассматривая поэта как жертву революции, М. М. Пешич не смог объективно оценить и последний период его творчества. "Персидские мотивы" трактуются им как "приготовление к смерти" (стр. 159). В "Анне Снегиной" он видит лишь "анархические бунты крестьян" (стр. 157), считает ее поэмой об истории любви, а из достоинств поэмы выделяет лишь ее эмоциональность.

Программное стихотворение поэта "Издатель славный..." почему-то отнесено к 1921 году, хотя оно написано в конце 1924 года. Заграничная поездка С. А. Есенина представлена в одном лишь черном цвете и охарактеризована как начало конца. Исследователь не хочет замечать четко выраженную тягу поэта к коммунистическим В преобразованиям в России, наметившуюся после возвращения из-за границы, интерес его к историко-революционным темам, стремление "постигнуть в каждом миге коммуной вздыбленную Русь".

Все это снижает достоинства книги М. М. Пешича и находится в противоречии с оценкой, данной ей в газете "Борба"^*.

^* (Г. М. Повесть о Есенине. "Борба", 5 децембра 1957 г.)

О большом интересе к творчеству поэта и к работам о его поэзии свидетельствует статья Яна Йиша, напечатанная в журнале "Чехословацкая русистика"^*, в которой дан критический обзор трудов о С. Есенине, опубликованных в самое последнее время в Советском Союзе и за рубежом.

^* (См. Jan Jisa. Droji Vvklad. Sergeje Jesenina. "Ceskoslo-venska rusistika", VII, 1962, No. 1, str. 57-63.)

Рассматривая статьи и публикации советских исследователей, Ян Йиша совершенно справедливо усматривает и выделяет в них стремление дать объективную и научно обоснованную трактовку наследия Есенина. Эволюцию творчества поэта автор представляет себе как постепенный отход от формального экспериментирования к точности и ясности стиля, к большему общественному звучанию поэзии. С этой правильной, на наш взгляд, точки зрения Ян Йиша оценивает работы о поэте и ясно видит в них две исключающих друг друга трактовки творчества С. А. Есенина, наметившиеся в трудах советских и зарубежных авторов.

Используя достижения советского литературоведения, Ян Йиша вступает в полемику с европейскими критиками по наиболее сложным проблемам есенинского творчества. При разборе статьи В. Белоусова^* он оттеняет мысль о пагубном влиянии имажинистов на поэта, от которого ему не удалось, однако, уйти в обществе Айседоры Дункан.

^* (См. В. Белоусов. Сергей Есенин за границей (новые материалы к биографии). "Октябрь", 1958, № 5.)

Но, подчеркивая богемный образ жизни поэта за границей, Ян Йиша видит в статье В. Белоусова и в поведении С. Есенина за границей и другое - глубокую тоску по своей советской Родине, разочарованность в европейском образе общественной жизни, в западном искусстве, которому не хватает общественной действенности. Ян Йиша пишет: "С другой стороны, во время этой поездки радикально меняется его (Есенина. - П. Ю.) отношение ко всем тем мероприятиям Советского правительства, которые раньше он не понимал, что было одной из причин его первого кризиса. Теперь он влюбился в цивилизацию, индустриализацию и технику, которые, как он теперь видел, могут избавить его деревенскую Русь от нищеты и отсталости. Поэтому после своего возвращения он признается в своей близости к коммунистам и верит, что он к ним приблизится и в своем творчестве"^*.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, № 1.)

Как видно из сказанного выше, эти бесспорные для современного советского литературоведения процессы есенинского сознания всячески умалчиваются или опровергаются в зарубежной критике, которая сводит поездку С. А. Есенина в Европу и Америку к цепи пьяных оргий и скандалов, не позволивших будто бы поэту оценить по достоинству европейский образ жизни и явившихся якобы следствием настроений, вызванных отрицательным отношением поэта к коммунистическому строительству в России.

Касаясь материалов, опубликованных В. Земсковым и И. Правдивой^*, статей А. Марченко^**, А. Дымшица^***, Н. Хомчук^****, С. Кошечкина^***** и работ К. Зелинского^******, В. Перцова^*******, А. Кулинича^********, Ян Йиша подчеркивает плодотворность творческой эволюции поэта, сумевшего в последние годы противопоставить религиозной абстрактности образов периода революции и имажинистскому трюкачеству образы классической простоты, ясности, большого поэтического и общественного содержания. Как и советские литературоведы, в отличие от европейской критики, Ян Йиша считает последний период творчества С. А. Есенина наиболее плодотворным и в идейном и в эстетическом отношении.

^* (См. В. Земсков, И. Правдина. В творческой лаборатории Есенина. "Русская литература", 1960, № 1.)

^** (См. А. Марченко. Золотая словесная груда. "Вопросы литературы", 1959, № 1.)

^*** (См. А. Дымшиц. Сергей Есенин. Стихотворения. Л., 1950.)

^**** (См. Н. Хомчук. Есенин и Клюев. "Русская литература", 1958, № 2.)

^***** (См. С. П. Кошечкин. К вопросу о мастерстве Сергея Есенина. "Проблемы социалистического реализма". М., Изд-во ВШИ и АОН, 1959.)

^****** (См. К. Зелинский. Сергей Есенин. В кн.: "История русской советской литературы", т. I. М., Изд-во АН СССР, 1958.)

^******* (См. В. Перцов. Маяковский и Есенин. "Вопросы литературы", 1961, № 3.)

^******** (См. А. Кулинич. Сергей Есенин. Киев, 1959.)

Отмечая заслуги советского литературоведения в научном изучении творчества С. А. Есенина, Ян Йиша не без оснований упрекает некоторых из них во все еще недостаточном интересе к глубокому анализу своеобразия есенинской поэзии и прежде всего к анализу поэтической образности его произведений.

Научная зрелость, добросовестность и принципиальность Яна Йиша позволили ему по достоинству оценить и работы зарубежных исследователей - Вильяма Е. Харкинса и Софи Лафитт. Особенно развернутая оценка дана книге Софи Лафитт "Сергей Есенин". "Книга Лафитт, - пишет Ян Йиша, - является крайне односторонней и отнюдь не выходит из ряда тех западных русистских работ, авторы которых либо по незнанию, либо по злой воле искажают советскую общественную и литературную действительность. Так же, как творчество Маяковского на Западе истолковывается как постепенный упадок, причем вершина творчества усматривается в предреволюционный период, и Лафитт выдает за вершину творчества Есенина период имажинистский, "хулиганский", представленный стихотворениями "Кобыльи корабли", "Сорокоуст", "Исповедь хулигана". Наиболее глубокий упадок, в свою очередь, она усматривает именно в период 1923-1925 годов, когда Есенин намеренно вступает на путь искусства классически чистого и простого, когда создает незабываемую "Анну Онегину", о которой автор даже как следует и не упоминает... Автор не любит общественную тенденцию русской поэзии XIX века и не любит коммунизм, о котором имеет наивные и для нас, конечно, очень смешные представления. Поэтому старательно избегает упоминания о том втором полюсе противоречий Есенина, которые его влекли к советской действительности и которые именно в тот период 1923-1925 годов приобрели такую интенсивность. Поэтому игнорирует высказывания Есенина о его решении сотрудничать с коммунистами в строительстве новой России, о его надежде, что он к ним приблизится и в творчестве. Зато цитирует и развивает любое его высказывание о том, что он не мог бы быть марксистом"^*.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, № 1.)

'О тонкая березка, Что загляделась в пруд...'

Ян Йиша указывает на явную преднамеренность Софи Лафитт в обработке фактов биографии и творчества поэта, в подгонке их к картине собственной, наперед данной концепции, на тенденциозное заострение упадочнических мотивов его творчества.

Подводя итоги своему основательному анализу книги Софи Лафитт, Йиша заключает его словами: "...политическая предвзятость и суеверие вытеснили последние остатки научной объективности и рассудительности"^*. Этим оценкам чешского исследователя противоречит его же высказывание, имеющееся в начале статьи: "Книга очень содержательна, реконструкция жизненных и литературных фактов тщательна и точна"^**.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, № 1.)

^** ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, № 1.)

Необоснованно также и следующее утверждение Яна Йиша: "По праву (в отличие от многих советских исследователей) Лафитт указывает на неодинаковую ценность стихов из цикла "Персидские мотивы", в которых часто преобладает виртуозность и надуманность над действительным чувством"^*.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, № 1.)

Мы уже говорили, что свою оценку "Персидских мотивов" Софи Лафитт не сопровождает какой-либо научной аргументацией. Присоединяясь к ней в этом частном случае и отвергая выводы советских исследователей относительно цикла "Персидские мотивы", Ян Йиша тоже не опирается на анализ текстов стихотворений этого цикла.

Много места уделено в статье разбору монографии Е. Наумова, изданной в Ленинграде в 1960 году^*. Ян Йиша рассматривает эту книгу как самый серьезный и самый обширный синтез имеющихся в литературе о С. А. Есенине частичных результатов, а его выводы о наиболее серьезных вопросах есенинской проблематики - как настоящую противоположность выводам французского автора.

^* (См. Е. Наумов. Сергей Есенин. Жизнь и творчество. Л., Учпедгиз, 1960.)

Весьма благожелательно принимает Ян Йиша попытку советского исследователя проследить влияние зрелого Есенина на таких поэтов, как М. Исаковский, П. Васильев, Б. Корнилов, А. Прокофьев, А. Твардовский.

Касаясь недостатков книги Е. Наумова, Ян Йиша замечает: "Систематическому анализу поэтики Есенина уделено менее внимания, чем его идейной эволюции, что, впрочем, до сих пор представляет общее явление. В этом отношении, таким образом, нужно еще проделать большую работу и начать основательный анализ в области, в которой Наумов кладет первый фундамент и намечает пути"^*.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, №..1, стр. 62.)

И хотя Е. Наумов не стремится поставить себе в заслугу первооткрывательство в области исследования особенностей есенинской поэтики, замечание Яна Йиша относительно задач литературоведения основательно.

Разделяя точку зрения В. Перцова об односторонности освещения творчества С. Есенина в некоторых работах советских исследователей, Ян Йиша дает им положительную оценку: "Стремление к научности и объективности изложения, не обходящего и самые сложные проблемы, является общей чертой большинства новых советских работ о Есенине"^*.

^* ("Чехословацкая русистика", VII, 1962, №..1, стр. 62.)

В последнее пятилетие работа по изучению поэзии Есенина за рубежом особенно оживилась.

В 1965 году в Мюнхене издана книга Х. Аурас "Sergej Esenin. Bilder - und Symbolwelt". В 1967 году в Польше опубликована книга В. Петровского "Sergiusz Jesienin w polskiej literaturze migdzywojennej". В Англии подготовлены к печати монографии Д. Девис и М. Гордоном. В Америке готовится диссертация Д. Веланом, в Канаде - К. Пономаревым. Изучением творчества поэта занимаются исследователи и многих других стран.

В работах зарубежных литературоведов наметился долгожданный поворот к объективному и глубокому изучению жизни и творчества поэта. Все больше новых, не известных ранее документальных материалов вводится в литературу о поэте. Шире стал обмен научной информацией.

Эти плодотворные веяния нового этапа изучения поэзии Есенина нашли выражение и в книге Х. Аурас "Sergej Esenin. Bilder - und Symbolwelt".

Анализ поэзии Есенина ведется в книге с привлечением работ А. Потебни, Л. Булаховского, А. Афанасьева, П. Сакулина, В. Брюсова, К. Зелинского, Н. Кравцова, В. Перцова, Е. Наумова, П. Выходцева, Н. Хомчук, А. Марченко, И. Правдиной, В. Земскова, а также работ многих зарубежных исследователей.

Х. Аурас стремится выяснить особенности лексики, стиля, образов Есенина, соотнося его творчество с современной ему жизнью и литературой. Особенно интересной получилась та часть книги, в которой рассмотрены характерные грамматические средства языка образов, различные виды метафоризации, образы "сельско-крестьянские", образы из мира животных, растений, церковно-религиозные, фольклорные. Видоизменение этих образов прослежено во времени и в зависимости от умонастроения поэта.

Поэтический мир лирики Есенина представлен в книге полно, источники образности указаны верно. Точнее и объективнее, чем это делается в некоторых других зарубежных работах о поэте, решает X. Аурас проблему взаимоотношений Есенина с Н. Клюевым.

В книге, однако, отсутствует последний период творчества поэта, а это не позволило Х. Аурас завершить главу "Развитие лирики Есенина". Книга оказалась недописанной, творческая эволюция поэта оборвалась где-то на подступах к историко-революционным темам последних лет. А ведь их разработка изменила и тона, и краски его поэзии, ее образный мир.

И, конечно, читателя не могут убедить заключительные строки книги: "Хотя анализировать другие большие революционные стихи было бы очень интересно, однако это выходит за рамки главы. Для этого изображения это и не является необходимым, так как названные элементы и образы повторяются, лишь смещаются акценты выражения в соответствии с основным настроением отдельных циклов". Теперь уже ясно, что произведения Есенина 1924-1925 годов - это не простое смещение акцентов его предшествующей лирики, а новый идейно-художественный мир, к которому пришел поэт в результате длительной и трудной эволюции.

Заканчивая краткий обзор литературы о жизни и поэзии Есенина и подчеркивая плодотворность коллективных усилий в создании его творческой биографии, необходимо заметить, что она еще не создана. Лучшие работы последних лет обогатили литературу о Есенине многими важными и не известными ранее материалами и документами. Они, однако, не всегда соотносятся с творчеством поэта. По-прежнему ждут своего решения проблемы взаимосвязи лирики Есенина с литературным движением пред- и послереволюционных лет, не в полной мере раскрыто значение художественного опыта Есенина для развития советской поэзии. В данной работе автор сосредоточивает свое внимание на этих слабо исследованных проблемах.