А. П. Ломан. Материалы к исследованию источников поэмы Есенина "Егорий" [1975 -

В творчестве Сергея Есенина, как и большинства крупных художников слова, достаточно хорошо прослеживаются рецепции и ассимиляции как образов и образного и музыкального строя, так и сюжетных коллизий фольклорных произведений. Следует, однако, заметить, что даже в обобщающей работе В. Коржана^*, посвященной фольклоризму С. А. Есенина, примеры рецепций взяты главным образом из среднерусских, реже рязанских пословиц, загадок, наговоров, песен и частушек и почти не использованы легенды и сказы Рязанского края. Между тем записанные С. А. Есениным на родине сказы о Николе в свое время были обработаны А. Ремизовым ("Каленые червонцы", "Никелин умолот", "Свеча воровская")^**.

^* (В. Коржан. Есенин и народная поэзия. Л., "Наука", 1969.)

В настоящем сообщении рассматриваются предполагаемые источники маленькой поэмы С. А. Есенина "Егорий". Черновой автограф поэмы написан на обороте первого листа чернового автографа поэмы "Марфа Посадница"^*.

При жизни поэта поэма не была опубликована, что привело исследователей к далеко идущим и мало обоснованным выводам. Так, Р. Б. Заборова пишет, что "отказ поэта от публикации этого произведения был для Есенина одним из случаев преодоления ложно-патриотических идей"^*. Но до нас дошло письмо В. С. Миролюбова к С. А. Есенину, написанное летом 1915 года. Миролюбов пишет: "...с Георгием опоздали"^**. К сожалению, мы не знаем, о каком тексте поэмы идет речь. Дошедший до нас черновой автограф не позволяет утверждать, что мы имеем дело с завершенным произведением. Фраза из письма В. С. Миролюбова показывает, что от публикации поэмы, во всяком случае в 1915 году, С. А. Есенин не отказывался.

^* (Р. Б. Заборова. Изучая рукописи Есенина.- "Русская литература", 1968, № 4, стр. 158.)

Впервые опубликованная А. Л. Дымшицем в 1956 году^*, поэма привлекла внимание исследователей творчества поэта, вызвав разноречивые комментарии. А. Л. Дымшиц пишет: "Стихотворение представляет собой обработку фольклорных мотивов, в которых св. Георгий Победоносец представлен в образе народного заступника - Егория Храброго". В подтверждение этого тезиса А. Л. Дымшиц ограничивается цитатой из работы А. Кирпичникова^**: "И в поговорках и в сказаниях Егорий пасет зверей, особенно волков, и распределяет им пищу... Покровительство стадам ведет Егория прямо к начальству над волками и другими дикими зверями... Представление волков собаками божественного воеводы - обычное представление".

^* (С. Есенин. Стихотворения и поэмы. Л., "Советский писатель", 1956, стр. 183.)

^** (Кирпичников. Святой Георгий и Егорий Храбрый. СПб., 1879, стр. 146.)

Заметим, что Егорий Есенина обращается только к волкам и не видит в них собак.

Почти дословно, со ссылкой на А. Л. Дымшица, этот комментарий повторен при публикации поэмы в дважды вышедшем пятитомном "Собрании сочинений" С. А. Есенина^*.

^* (Сергей Есенин. Собрание сочинений в 5-ти томах, т. 1, М., "Художественная литература", 1961, стр. 341; там же: 1966, т. I, стр. 408.)

Говоря о религиозных мотивах в творчестве поэта, Е. И. Наумов замечает: "Не церковно-каноническая основа, а апокрифическая... особенно заметна там, где он упоминает имена "святых" - Николая Угодника и Георгия Победоносца. Здесь поэт ясно отправляется от духовных стихов, которые отвергались официальной церковью". Е. Наумов относит св. Егория к "демократическим" святым- "крестьянского звания". "В самом имени Георгий заложено слово "земледелец" (гео - земля). Стихотворение "Егорий" целиком отвечает извечным крестьянским верованиям... Микола и Егорий... образы тех легенд и сказок, слегка прикрытых религиозными мотивами, которые с детских лет запали ему (Есенину.- А. Л.) в память..."^*

^* (Е. Наумов. Сергей Есенин. Личность. Творчество. Эпоха. Л., Лениздат, 1969, стр. 66-67.)

П. Ф. Юшин пишет: "В дооктябрьских произведениях Есенина встречались церковные имена и обрабатывались связанные с ними легенды ("Микола" и "Егорий")... в таких стихотворениях заметна свойственная русскому крестьянству тенденция к приземлению божественного и религиозного..."^*

^* (П. Юшин. Сергей Есенин. Идейно-творческая эволюция. М., Изд-во МГУ, 1969, стр. 379-380.)

В 1968 году сверенный с автографом текст был опубликован на страницах журнала "Русская литература" и были устранены неточности первой публикации. Автор публикации Р. Б. Заборова пишет, что поэту следует "сравнивать... с духовными стихами, близкими к былинам"^*, не обосновывая это утверждение, так же как и Л. Л. Вельская, предполагающая апокрифические источники поэмы^**.

^* (Р. 3аборова. Изучая рукописи Есенина.- "Русская литература", 1968, N° 4, стр. 158.)

^** (Л. Вельская. Раннее творчество Сергея Есенина. 1910- 1916. Автореферат. Алма-Ата, 1967, стр. 41.)

Из приведенного материала видна разноречивость взглядов исследователей на истоки поэмы при общем желании видеть в ней обработку С. А. Есениным того, что "с детских лет запало ему в память". К сожалению, выводы исследователей не аргументированы, авторы не приводят текстов для сопоставлений, и у читателей невольно создается впечатление об интуитивности таких, в принципе правильных, решений проблемы. Это и заставляет нас обратиться к краткому обзору возможных источников поэмы.

Текст "Страдания святого славного великомученика Победоносца Георгия" и "Чудес святого великомученика Георгия" приведен в частности в "Минеях четьих" конца XVII века^*. Во второй части "писания" описываются чудеса, содеянные Георгием посмертно после его обезглавливания 23 апреля 303 года и "явления народу" в виде всадника, выступающего за обездоленных.

^* (Минеи четьи. Собранные св. Дмитрием Ростовским (Д. Тупало). Киев. 1699-1705. Кн. 8, апрель.)

Содержание "Страданий" таково: Георгий из римской провинции Капиодокии во имя торжества христианства борется против язычника-императора Диоклетиана, и тот подвергает его мучениям: Георгия загоняют копьями в темницу, но копья гнутся как оловянные, его привязывают к колесу с шипами, подобными мечам, но он остается жив, его опускают в ров с негашеной известью, надевают сапоги с раскаленными гвоздями, бьют кнутом из воловьих жил, пытаются отравить ядом, растворенным в воде, бросают в темницу, - а он все жив. Наконец ему отрубают голову. Являясь народу после смерти, он творит "чудеса" - исцеляет от укуса змей, освобождает плененных.

Апокрифические тексты повторяют и "мучения" и "чудеса" канонического текста, с той разницей, что Георгий, или чаще Геогрий, во время мучений многократно умирает и воскресает^*.

^* (Н. Тихонравов. Памятники отреченной русской литературы, т. 2. М., 1963, стр. 100-111.)

Георгий в этих сказаниях, будучи богат и далеко не "крестьянского звания", раздает все нищим и обездоленным, покровительствует крестьянам, о чем свидетельствует одно из его "чудес": "некий муж, именем Гликерий, прост, орач. Случилось же его волу единому пасти с горы в дебр и разбився, издше, вол той. Слыша же Гликерий о святом, теке к нему, плакася о воле своем, а святой, тихо осклабився, рече к нему: поди, брате, радуйся. Христос бо мой оживил вола твоего". И Гликерий "иде и обрете вола жива". Этот "демократизм" св. Георгия вытекал из демократичности раннего христианства, "выступающего, - как указывает К. Маркс, - сначала как религия рабов и вольноотпущенных, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов"^*. Но при всей "демократичности" Георгий - поборник веры христовой, воинствующий христианин.

Мы остановились на рассмотрении этого текста еще и потому, что изучение его более поздних обработок входило в программу, по которой готовили учителей для церковноприходских школ, а именно в такой школе в Спас-Клепиках обучался С. А. Есенин. В его свидетельстве об окончании школы значатся оценки: "по закону божьему" - 4 (очень хорошо), "по церковной и общей истории" - 4 (очень хорошо) и "по расколу" - 4 (очень хорошо).

Русские духовные стихи о Егорий, распеваемые каликами^* и странниками, можно разделить на две принципиально отличные группы. К первой относятся духовные стихи, почти строго следующие каноническому или апокрифическому тексту с сохранением их атрибуции (имена, места действия, ситуации и мотивы "мучений" и "чудес"). Ко второй группе относятся духовные стихи, лишь внешне следующие каноническому тексту. В них есть и "мучения", и "чудеса", но весь настрой стихов подлинно патриотический, и место действия перенесено на русскую почву. Они соотнесены с конкретными историческими ситуациями и событиями. В этих стихах Егорий (Ягорий, Ягор, Егор) совершает чудеса и терпит мучения, защищая родину-Русь в тяжелые для нее годы, во времена вражеских нашествий и вторжений. По-прежнему борется Егорий с царем-язычником, но это уже не Диоклетиан, а Агапий (Анохрий, Кудеярище, Феодор) или неперсонифицированный Змий Пещерский или Змей Горыныч. Прижизненные" и "посмертные" деяния Георгия канонического Егорий совершает при жизни. Но ему, прежде чем вступить в открытую схватку с "ворогом", приходится преодолевать "заставы", поставленные злодеями на пути "витязя". Заключительная схватка-сражение - это открытая борьба с насильниками родины. Многие духовные стихи выбирают, экстрагируют из всего "сказа" лишь этот заключительный эпизод.

^* (П. Бессонов. Калики перехожие. Сб. стихов, ч. II, вып. 6. М., 1863, стр. 40-45; там же, ч. I, вып. 2, М" 1861, стр. 393- 524; А. Н. Афанасьев: Народные русские легенды. М., 1914, стр. 103-111; Русские народные песни, собранные Петром Кареевым, ч. I, стр. 148-164 в сб.: Чтения в имп. о-ве истории и древностей российских. № 2, М., 1848; В. Варенцов. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860, стр. 95-110.)

Несомненно, интерес представляет духовный стих о Гегоргий из Причудского собрания^*. В этом стихе Гегоргий (Гегоргий) передает свою силу девушке Лисафеве (Лисафете, Алисафии) Агапьевне, нелюбимой дочери царя Агапия Рахлинского (вероятно, Ракверского), и она покоряет "змия", ведет его на "пояске шелковом".

^* (ИРЛИ (Пушкинский Дом). Древлехранилище. Причудское собрание, № 40, лл. 11-16, "Стих Георгия Храброго", Коллекция И. Н. Заволоко, № 28, лл. 16-21 об.)

В духовных стихах, в отличие от канонического текста, фигурируют волки, но они не помощники Егория, а одно из препятствий на его пути:

Впрочем, Егорий так же поступает и с другими "заставами" - горы расселяет, где "им положено", реки посылает течь, "где они и поныне текут на Руси", змеиные клубы рассекает на "клочья".

Духовные стихи этой группы открыто распевались по всей России, и вряд ли их нужно относить к стихам "скрытников" или сектантов.

В рукописном архиве Географического общества СССР хранится текст "Песни" и "Легенды о Егорий", записанный во второй половине прошлого века на Рязанщине^*. Воспроизведенные в примечаниях к "Легендам о Егорий Храбром" А. Афанасьевым^**, они выпали из поля зрения исследователей. Их упоминание мы находим ранее у А. Веселовского в его "Изысканиях" 1880 года^***.

^* (Архив Географического общества СССР. Разряд ХХХШ, оп. 1, ед. хр. 2.)

^** (А. Афанасьев. Народные русские легенды. М., 1914, стр. 254-259.)

^*** (В. Веселовский. Изыскания в области русского духовного Стиха. Зап. Имп. Академии наук, т. XXXVII, прилож. 3, вып. 2, 1880-1881, стр. 134-137.)

Тексты этих двух фольклорных записей, представляющих несомненный интерес, мы публикуем по подлинникам.

 Егорий святой богу молился 
 За мать за родную! 
 Великую он скорбь перенес 
 За мать за родную. 
 Его во пилах пилили, 
 Во топоры рубили! 
 Но у пил зубья посгибались, 
 У топора лезья до обух выбивались, 
 А Егорию ничего не делалось. 
                            (Или: Все перенес^*.)
 

 Его во смоле варили, 
 В воде студеной топили. 
 Но Егорий сверх смолы плавает, 
 В воде не утопает. 
 Погреб глубокий вырыли, 
 В него Егорья посадили, 
 Досками дубовыми закрывали, 
 Гвоздями полуженными забивали, 
 Желтыми песками засыпали - 
 За мать родную. 
 Сидел в нем Егорий тридцать два года, 
 Но вдруг поднялась бурна погода, 
 Разнесли ветры дубовые доски 
 И желтые пески! 
 И собрал Егорий дружину отборну, 
 И въехал Егорий в церковь соборну, 
 Где мать его богу усердно молилась, 
 Слеза горюча потоком катилась. 
 "Поди, поди, Егорий, сядь на коня - 
 Приуправься! 
 И лютого змия копьем порази, 
 И материнскую кровь ты отомсти!" 
 "И стоит ли, мать, мое рожденье - 
 Всего моего похожденья?" 
 "И вдвое стоит твое рожденье - 
 За меня претерпенна мученья". 
 Сел Егорий на борза коня, 
 Приуправился. 
 И Егорий поехал, 
 И Егорий наехал. 
 На леса валющи. (! - густой). 
 "Леса, леса, привстаньте! 
 Срублю из вас церковь соборну, 
 Поставлю там икону святую - 
 За мать за родную. 
 И въехал Егорий могущий 
 В великий град толкучий, (2 - многолюдный) 
 И наехал на девок мудреных: 
 "Девицы, девицы, 
 Певицы, певицы, 
 Вам я речь веду (1 - говорю) 
 Идите на Иордань на реку - 
 Восприснитесь, (2 - образуйтесь) 
 Перекреститесь!" 
 И въехал Егорий в леса дремучи, 
 Встретились Егорию волки прескучи, 
                                  (3 - свирепый) 
 Где волк, где два. 
 "Собирайтесь вы, волки, 
 Мои будете собаки, 
 Готовьтесь для страшной, вы, драки". 
 Наехал на стадо птиц - 
 "Птицы вы, птицы, 
 Синицы, синицы, 
 Летите, вы, на море, 
 На пир на кровавый". 
 Наехал Егорий на змия-горюна. 
 И змии те мати его грызли, 
 И кровь лилась потоком. 
 И волки-собаки 
 Бросились для драки, 
 И волки те сгибли 
 От змия - горюна. 
 Егорий не ужахался, 
 Егорий не устрахался, 
 Но острым копьем 
 Змия того он заколол. 
 От лютой смерти мать он избавил, 
 Навсегда себя тем он прославил. 
 И стаи птиц на змия летали, 
 И птицы-синицы змия клевали... 
 И бурное море волной потекло, 
 Убитого змия с собой унесло...^*

^* (Примечания на полях "Песни" по подлиннику.)

^* (После текста приписка: "Этот стих поют в простонародии слепые, а старухи с такневского, пригорюнившись, горько плачут о святом Егории, бросают деньги в чашку слепых".)

"Песнь о Егорий" не имеет четких географических и временных признаков, но в ее образах мы видим исконных героев русского эпоса: "мать"-Родина, "змий" - сила вражья. Мать-Родина благословляет сына на ратный подвиг - "лютого змия копьем порази и материнскую кровь ты отомсти... вдвое стоит твое рожденье, за меня претерпена мученья". Егорий в борьбе не одинок - с ним "дружина отборна", с ним "волки-собаки", что "бросились для драки", они союзники Егория.

В отличие от "Песни" "Легенда о Егории", записанная в те же годы на Рязанщине, лежит в точных географических и временных границах. Она "рассказана столетним старцем Антоном по прозванию Капустин".

Не в чужом царстве, а в нашем государстве было, родимый, времечко - ох, ох, ох! - как, бывало, рассказывал прадедушка Кирилл. В это время у нас было много царей, много князей, и бог весть кого слушаться. Не такое времечко, как теперь - один царь православный. Есть за кого богу молиться. И тогда-то и бог весть какие были князья, не припомнить имена их. Ссорились они, дрались и кровь христианскую даром проливали. А тут набежал злой татарин, заполонил всю землю Мещерскую, выстроил себе город Касим. И начал брать юниц красных к себе в прислуги, обращать их в свою веру поганую и заставлял их употреблять пищу нечистую - моханину. Горе, да и только. Слез-то, слез-то пролито было. Все православные разбежались по лесам выстроили себе землянки и жили с волками. Храмы божие все были разорены. Негде богу помолиться.

И вот, батюшка, жил да был в нашей Мещерской стороне добрый мужичок Антип, а жена его была такая красавица, что, как говорится, ни пером описать, а только в сказке сказать. Были Антип с женой Марьей люди благочестивые. Ходили часто богу молиться в монастырь, который был тогда в селе Мещеры, где видны еще надгробные камни схимников богоугодных.

И вот господь бог дал им сына - такого красавца, ну настоящего херувимчика. Назвали они сына Егорием. И рос этот сын не по дням, а по часам. Разум-то у Егорья был не младенческий. Бывало, услышит какую молитву и пропоет ее, да таким голосом, что ангелы на небеси радуются.

И вот услышал схимник Ермоген о уме-разуме младенца Егорья и выпросил его у родителей учиться слову божьему. Поплакали, погоревали Антип да Марья, помолились богу и отпустили Егорья к схимнику для его же счастья.

И вот, батюшка, в это время, про которое рассказываю Вам, был в Касимове хан какой-то Брагим, которого народ прозвал Змием-горюнычем, так он был зол и хитер - просто православным житья от него не было. Бывало, выедет он на охоту дикого зверя травить - никто не попадись, сейчас заколет, а красавиц тащит в свой город Касимов.

Встретил он однажды Антипа и Марью, которые в воскресный день шли вместе от обедни. Красавица Марья так ему полюбилась, что он тотчас велел ее схватить и тащить в свой город Касимов, а Антипа, который вздумал было заступиться за жену, Брагим укокошил, да и был таков.

Между тем Егорий, узнав о несчастной доле родителей, горько плакал и был долго неутешен. Но святой схимник, наставник его, говорил ему, что господь бог, любя, наказует нас и что он должен богу молиться за мать, ибо только одна усердная молитва может избавить ее от злой неволи.

Наставления схимника и душеспасительные его беседы так сильно подействовали на ум Егория, что он перестал плакать, а стал усердно богу молиться за мать за родную, и бог услышал молитву его.

Вот Егорий уже подрос, и вздумал он идти в город Касимов, чтобы избавить мать от злой неволи. Взяв благословение схимника, отправился он в путь-дорожку.

Долго ли, коротко ли шел он, не знаю, родимый, только пришел он в палаты хана, и видит он, что несчастную мать его несчадно бьют нехристи, и в это время выходит на двор сам хан, и Егорий повалился к нему в ноги и начал просить об избавлении матери, но хан закипел на него гневом и велел схватить и представить различным истязаниям.

Егорий имея душу добрую, воспитанный в страхе божьем, был весьма угоден богу, а потому, когда грозный хан велел его пилить пилами и рубить топорами, он не устрашился, а вознес душу свою ко господу богу, который услышал молитву его и сделалось с ним чудо: у пил зубья посшибались, у топора лезья по обух выбивались. Как гласит стих, раздраженный этим

чудом хан велел его варить в смоле, но святой Егории все богу молился, и вот он сверх смолы плавает.

Удивленный, но не смиренный этим новым чудом, хан велел посадить Егория в глубокий погреб, но и там угодник божий не переставал молиться. Молился он 32 года, и господь бог внял его молитвам.

И вот поднялась страшная буря, и разнесли ветры дубовые доски и желтые пески, которыми был засыпан погреб. И вот, родимый, вышел св. Егории на свет божий, увидел он в поле оседланного коня, а возле него лежащий меч-кладенец и острое копье.

Вскочил Егории на коня, приправился, и выехал он в лес, где встретил много волков и напустил их на хана Брагима, который всех их переколол. Но св. Егории не устрахался, не ужасался. Наскочил на злого хана и заколол его острым копьем, а мать свою избавил от злой неволи.

После этого св. Егории выстроил соборную церковь и монастырь и сам пошел в труд и был жития столь благочестивого, что многие, наскучив суетами мира, пошли в монастырь, выстроили вокруг него кельи и посад, который в память святого и поныне называется Егорьевским.

Трудно установить неизбежные наслоения на первоначальный текст, ибо отсутствуют письменные источники периода его создания, но и в изустно дошедшем изложении "Легенда" представляет интерес не только для сопоставления ее с текстом поэмы С. А. Есенина "Егории", но и для самостоятельного исследования, повествуя о периоде междоусобных распрей князей до создания централизованного русского государства. В ней упомянуто рождение двух городов - Касимова и Егорьевска, которые действительно выросли из посадов в XIII веке. Брагим "Легенды" - видимо, наместник хана на захваченной территории. Напомним, что Рязань пала в 1237 году. Представление Брагима "змием-горюнычем", характерным образом русских народных легенд и сказок, создает обобщенный тип народного "ворога". Егории "Легенды" - сын рязанского мужика, народный заступник. Все его "мучения" и "чудеса" совершаются не во имя христовой церкви, а во имя матери, попавшей под чужеземное иго. Более того, Егорий выступает вопреки воли церкви, возвещенной ему "схимником Ермогеном". Церковь требовала не борьбы, а смирения - "господь бог, любя, наказует нас... только усердная молитва может избавить... от злой неволи". Попирая церковный наказ, Егорий идет на битву и разит врага. Его помощники - волки, те, что в Мещерской стороне жили с русским мужиком. Напомним, что ни в каноническом, ни в апокрифических текстах волков нет

Обратимся, однако, к тексту поэмы С. А. Есенина:

Обращение поэта, да и не только поэта, но и народа, к Егорию в годы тяжких для Родины испытаний закономерно. Культ Егория - покровителя животных, возможно устроителя земли, народного заступника, покорителя Змия, воплощающего Зло - один из древнейших культов языческих скотоводческих племен славянских народов. Таким он выступает во многих духовных песнях, заклинаниях, поверьях^*, поговорках^**. Думается, что в поэме С. А. Есенина в образе народного заступника представлен не Георгий Победоносец, а тот Егорий, который шел с народом многие века, какое бы имя он ни носил в далеком прошлом.

^* (А. Кирпичников. Святой Георгий и Егорий Храбрый. СПб., 1879, стр. 144, 146.)

^** (В. Даль. Толковый словарь живаго великорусскаго языка, т. I. СПб., 1880, стр. 514.)

Сличение текста маленькой поэмы С. А. Есенина "Егорий" с приведенными и рассмотренными текстами позволяет утверждать, что ни канонический, ни апокрифический текст не являются ее источниками. Наиболее вероятно, что поэт использовал бытующие в Рязанском крае "Песнь о Егорий" и "Легенду о Егорий",- "Легенду" более, чем "Песнь". Это подтверждает и топографизация поэмы С. Есенина: "Муромские леса" и "Мещерская сторона", легенды - Рязанский край.

Поэму С. А. Есенина, на наш взгляд, следует рассматривать как экстрактивную рецепцию "Легенды", так как поэт из всей "Легенды" экстрагировал лишь два эпизода - "православные разбежались по лесам... и жили с волками" и Егорий, избавляя мать-Родину от иноземцев, "встретил много волков и напустил их на хана". Оба выбранных эпизода служат для усиления патриотической направленности поэмы, и при оценке характера экстрактивной рецепции следует отметить в ней превалирующую героико-патриотическую доминанту.

В приведенных "Легенде о Егории" и "Песне", записанных в Рязанском крае, как и в поэме С. А. Есенина, имеет место "тенденция, свойственная русскому крестьянству, "приземление божественного и религиозного",- как справедливо отметил П. Ф. Юшин; в то же время вряд ли следует рассматривать волков в "Легенде" и поэме как конкретную зоологическую единицу, более правомерно видеть в них олицетворенные и фетишизированные силы природы, отголосок анимализма древних скотоводческих племен.