Н. Вержбицкий. "Наши младшие братья"

Это было в Москве в 1921 году. В солнечное утро иду по Тверскому бульвару. Вижу - на скамейке сидит развалясь молодой человек и рассеянно крошит воробьям большой кусок белого пшеничного хлеба.

Останавливаюсь удивленный и возмущенный. Тогда в Москве каждый кусок хлеба был на счету, москвичи по карточкам получали сто граммов ржаного хлеба в день...

- Не находите ли вы, - обратился я к молодому человеку, - что это слишком роскошное угощение для таких бездельников, как воробьи?

- Не волнуйтесь, - с приятной улыбкой ответил мне незнакомец, - этот хлеб я получил из деревни, от родных... Если угодно, поклюйте и вы, пожалуйста!

С этими словами он вытащил из кармана еще один кусок хлеба и протянул его мне.

Такое щедрое и непринужденное хлебосольство растрогало меня. Я присел рядом, и мы разговорились.-Очень скоро выяснилось, что я имею дело с поэтом Сергеем Есениным, который в то время был уже довольно известен.

Тогда я не придал никакого значения тому, что застал его наедине с воробьями. Только впоследствии, вспоминая об этом, я понял, что здесь дело было не в случайности и что в этом проявилось свойственное Есенину стремление к общению с животными.

Но и тогда, сидя с ним рядом, я обратил внимание на одно очень любопытное обстоятельство.

Всем известно, что воробей - очень пугливая и осторожная птица и к этой осторожности приучила его городская жизнь, близость к человеку, у которого вошло в привычку причинять животным зло. Между тем воробьи, которых угощал Есенин, как-то слишком безбоязненно клевали у самых его ног, а некоторые даже вспархивали к нему на колени...

Скажу про себя, - спустя несколько минут разговора я тоже почувствовал какое-то необыкновенное доверие к поэту, хотя говорили мы о самом обыкновенном и в его словах нельзя было отыскать ничего такого, что должно было бы вызвать у меня безотчетную симпатию.

Между прочим, выяснилось, что мы живем поблизости друг к другу, как-то так получилось, что мы обменялись адресами и стали встречаться.

В те годы я дружил с знаменитым дрессировщиком животных, цирковым артистом Владимиром Леонидовичем Дуровым, у которого был большой зверинец на улице Божедомке. Узнав об этом, Есенин выразил желание навестить Дурова.

Мы ходили по комнатам зверинца и видели множество самых разнообразных животных, от слона до мышонка. Они жили в клетках, испытывая всю горечь неволи.

- За что он их так мучает? - донесся до меня недовольный шепот Есенина, хмурое его лицо выражало страдание.

Оживился и повеселел он, когда познакомился с обезьянкой Гашкой, которая жила на свободе. Увидав Есенина, Гашка сразу полюбила его, сидела у него на плече, гладила золотистые волосы, доверчиво и ласково заглядывала ему в глаза и очень была огорчена, когда увидела, что этот добрый и внимательный к ней человек собирается уходить.

Поведение обезьянки удивило и Дурова. В следующий мой визит к нему он стал расспрашивать: кто такой Есенин, откуда он родом, какого происхождения и т. д.

- Я спрашиваю об этом потому, - объяснил он, - что Гашка, в общем, весьма нелюдима и у нее довольно своеобразный выбор, когда она хочет с кем-нибудь подружиться. Вот, например, недавно у меня были в гостях два крестьянина из Орловской области. Они явились пожать мне руку за то, что я учу животных, не прибегая к палке. Я спросил у них - почему это их волнует, и они ответили, что по их учению (оказывается, они были члены секты) животные достойны такой же земной радости, что и люди, а кто их мучает, губит свою душу... К этим крестьянам моя Гаша тоже воспылала необычайной симпатией и не отходила от них ни на шаг, всячески выражая свои добрые чувства...

- Так вот, - закончил Владимир Леонидович, - мне и пришло в голову - не сектант ли этот Есенин, тем более что он, как вы говорите, крестьянского происхождения?

Я ответил, что по этой части ничего определенного сообщить не могу. На том наш разговор и кончился...

Впоследствии я много раз убеждался, что Есенин не только уделял животным особое внимание, но и как-то по-своему понимал их, общался с ними не так, как другие.

Когда я близко познакомился с поэтом, мне пришла в голову мысль о том, что с животными его роднит ему самому свойственные простодушие и незащищенность. Но тут нужно оговориться: в своем простодушии Есенин был очень далек от той глуповатой наивности, которой отличаются наши юродивые; он обладал прочным и ясным крестьянским умом и владел тем свойством, которые принято обозначать выражением: себе на уме.

Отражение своеобразных взглядов на мир животных можно найти во многих его стихотворениях ("Корова", "Песнь о собаке", "Лисица", "Лебедушка", "Табун", "Собаке Качалова", "Поет зима, аукает..." и др.).

В этих стихах Есенин признается:

"Для зверей приятель я хороший", "Каждый стих мой душу зверя лечит", "Звери, звери, придите ко мне в чашки рук моих злобу выплакать", "Никуда не пойду я с людьми, лучше вместе издохнуть с вами", "Сестры-суки и братья-кобели, я, как вы, у людей в загоне", "Не обижу ни козы, ни зайца", "И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове".

Кончу о Барбосе. В декабре 1924 года поэт уехал в Батум. Я часто получал от него письма, а пес скучал, не находил себе места. Он часто подолгу смотрел мне в глаза, будто спрашивая: куда же делся его друг?

Сидел я как-то дома и читал письмо, только что полученное из Батума. Барбос подошел ко мне, понюхал письмо и тотчас пришел в необычайное волнение. По простоте душевной он решил, что если его тончайшее обоняние уловило исходящий от письма единственный в мире, не похожий ни на какой другой запах близкого человека, значит, и этот человек находится где-то поблизости.

Барбос стал бегать по квартире, выскочил через окно первого этажа на улицу, обнюхивал каждого прохожего. Но друга не было.

И пес затосковал. Он до такой степени отдался тоске, что перестал есть и пить, не обращал внимания на зов. Выл по ночам...

Спустя неделю мы похоронили его на горе, под большим камнем, на котором по вечерам любил сидеть Есенин и любоваться распластавшимся внизу пестрым и горластым городом...

Вскоре я тоже отправился в Батум. Поселился в той же гостинице, где жил Есенин.

Однажды, в очень ранний утренний час, нам пришло в голову побродить по улицам еще не проснувшегося города. Пошли. Сперва погуляли в городском саду, и я видел, как Есенин с полным равнодушием смотрел на бананы с могучими листьями-опахалами, на гигантские эвкалипты, на заросли бамбука...

Из сада вышли на совершенно безлюдную широкую улицу. Нам даже в голову не приходило, что здесь нас подстерегает неожиданная и, прямо надо сказать, фантастическая встреча.

Мы увидели процессию, достойную того, чтобы ее изобразили в какой-нибудь сказочной феерии.

По самой середине мостовой не спеша шагал белый кот с поднятым трубою хвостом. Шагал он, высоко поднимая одну за другой передние лапы, так, как это делают в цирке дрессированные лошади, марширующие под "лянгзаммермарш".

За котом двигалась двухколесная тележка, в которой, развалясь, с довольным видом сидела большая рыжая собака. Над колесами тележки, на деревяннык "крыльях", сидели две черные курицы с таким видом, как будто лучшего местопребывания они для себя не желали.

Тележку толкал перед собой старик с длиннейшей белой бородой, с пронзительными выпуклыми глазами, босой и с красным петухом на совершенно голом черепе. Петух сидел и широко размахивал крыльями...

Есенин взглянул на это зрелище, ахнул и тотчас включился в удивительную процессию. Он молча шагал рядом со стариком и как зачарованный смотрел на петуха.

Вдруг старик остановил тележку, вынул из нее собаку и, многозначительно подмигнув, передал ее в руки Есенину, прохрипев глубоким басом:

- Человече! Вот тебе от меня на память! Береги его!

После этого он снова взялся за ручки своего экипажа, и скоро вся эта процессия исчезла за поворотом улицы.

А мы стояли в полном недоумении, не находя подходящего объяснения увиденному.

Пес, спущенный на землю, не делал никаких попыток к бегству. Он только меланхолично помахивал хвостом и внимательно обнюхивал наши ботинки.

На улице не было ни души. Город еще спал. И только где-то далеко, в порту, по-звериному выл пароход.

- Мне кажется, что все это неспроста, - почему-то шепотом произнес Есенин, сдвигая брови. - Наверное, у этой собаки тоже есть какие-нибудь замечательные способности... Ее нельзя бросать!

Я только пожал плечами.

Нам понадобилось очень немного времени для того, чтобы убедиться в необыкновенном свойстве рыжего пса.

Наступил день. Мы ходили по городу, он всюду тащился за нами, как будто бы мы были век знакомы. И всюду, куда мы ни приходили - в столовую, в парикмахерскую, в редакцию местной газеты, - всюду это чудовище на самых видных местах, словно не было другого подходящего места, оставляло на полу огромные лужи...

Кончилось тем, что нас стали избегать и бояться, а в гостинице прямо заявили:

- Или гоните к чертовой бабушке этого паскудника, или сами вместе с ним убирайтесь куда хотите!

Но Есенин никак не соглашался расстаться с собакой, подаренной ему при таких исключительных, загадочных, как он говорил, обстоятельствах.

Мы держали пса у себя в номере привязанным под кроватью, выводили гулять только глухой ночью, не выпускали из рук половых тряпок...

И все же это знакомство завершилось таким сногсшибательным финалом, после которого наступил конец этой эпопеи.

Местные культурные силы решили организовать в городском театре концерт с выступлением Есенина. По городу были расклеены афиши, на которых значилось: "Сегодня знаменитый московский поэт познакомит батумцев со своими последними произведениями".

Вечером театр был набит битком. Открылся занавес. На авансцену вышел поэт - синеокий, златовласый, изящный, в светло-сером костюме. Чуть опустил голову, развел руками и стал читать одно из своих хватающих за сердце стихотворений...

Зал слушал с напряженным вниманием.

Но не успел поэт прочесть и десяти строк, как из-за кулис показался рыжий пес. Ничем не выдавая своих намерений, он деловитой походкой приблизился к поэту, поднял заднюю ногу, и через секунду правая сторона светло-серых брюк стала, как говорится, "хоть выжми".

Зрительный зал сперва онемел от неожиданности и удивления, а затем, когда все поняли, что произошло, раздался дикий хохот. Люди, тысяча человек, хохотали как сумасшедшие, били в ладоши, топали ногами и кричали "бис!".

Не знаю, как сейчас, а в то время жители Батума отличались редкой смешливостью и пристрастием ко всякого рода необычайным и забавным происшествиям, которые на местном наречии назывались "тамаша".

Итак, зал грохотал от веселого, неудержимого смеха. А Есенин, которого еще не оставляли воспоминания о лысом старике с петухом на голове, с растерянной улыбкой на лице бережно поднял собаку с полу и понес ее за кулисы.

Выступление поэта, которого ждали с таким нетерпением, оказалось под угрозой. Он категорически отказался выступать в мокрых брюках и, конечно, был прав.

За кулисами кто-то предложил свои, но они были чуть не до колен. Стали искать подлиннее, но те не сходились в поясе...

А публика продолжала неистовствовать.

Только через полчаса Есенин счел возможным выйти на сцену (в чьих-то черных брюках) и возобновить чтение стихов. Но тут возникла новая помеха: читая, поэт после каждой фразы, очевидно в порядке установившегося рефлекса, машинально поворачивал голову в сторону кулис, и при этом лицо его выражало тревогу. Каждое такое движение вызывало у публики новый взрыв хохота...

В конце концов пришлось закрыть занавес, и распорядитель объявил, что выступление поэта Есенина, "без собаки", переносится на один из ближайших дней.

- Я же говорил, что этот старик - неспроста! - качая головой, повторял Есенин.- И красный петух у него на голове - это тоже что-то обозначает!

У него вообще какое-то непонятное влечение к петухам, что отразилось в стихах.

В "Инонии" он писал:

 Проклевавшись из сердца месяца, 
 Кукарекнув, взлетит петух...

В стихотворении под названием "Пришествие" мы читаем:

 Но к вихрю бездны он нем и глух, 
 С шеста созвездья поет петух... 
 Вздохнула плесень и свет потух, 
 То третью песню пропел петух... 

Однажды, вернувшись из деревни в Москву, он явился к сестрам с петухом на голове. Это было еще до поездки в Батум.

А батумский петух был запечатлен в стихотворении "Батум" такими строками:

 А смеяться есть чему причина, 
 Ведь не так уж много в мире див: 
 Ходит полоумный старичина, 
 Петуха на темень посадив.

В декабре 1925 года в Ленинграде, за несколько дней до смерти, Есенин сделал последний визит своему другу и учителю, поэту Николаю Клюеву, и подарил ему живого петуха...

В воспоминаниях людей, близко знавших Есенина, часто встречаются сообщения о его большой любви к природе, к детям, к животным. При этом всегда подчеркивается то необычное отношение к живым существам, по которому можно догадываться, что его с ними связывала особая, мало понятная окружающим близость.

Ленинградский критик Л. М. Клейнборт рассказывает, как к нему первый раз пришел Есенин: "Не успел он сесть, как откуда-то взялась моя собака - Есенин одним каким-то движением привлек ее к себе... Он, видимо, знал секрет, как подойти к собаке... В другой раз, придя ко мне, он ушел в сад полежать на траве, и за ним бежал Трезор, с которым он был уже в дружбе".

В. Эрлих в книге "Право на песню" приводит несколько случаев, когда Есенин проявил трогательное внимание к животным.

Увидев на улнцд, как возница бьет лошадь кнутовищем по голове, побелев от негодования, он набросился на истязателя. Собралась толпа. Когда скандал утих, Есенин признался:

- Не могу спокойно этого видеть!

Попав на конный рынок, он долго ходил среди лошадей, гладил их, трепал им хвосты, и все это делал, как пишет мемуарист, "изнемогая от наплыва нежности".

...Большим вниманием читателей пользуется стихотворение Есенина "Песнь о собаке". Содержание его простое: человек, не желая возиться с семью только что появившимися на свет щенками, отнес их на речку и утопил. Сука, убитая горем, плачет, и месяц над хатой кажется ей одним из ее щенков...

Для этого короткого, но буквально пронзающего душу стихотворения поэт нашел слова, от которых щемит сердце. А. М. Горький вспоминает, что он не мог удержаться от слез, когда Есенин прочел ему эти двадцать строчек.

Есть у Есенинна еще стихотворение - "Собаке Качалова".

Придя в гости к великому артисту, поэт сразу же подружился с его собакой Джимом и в стихотворении обращается к нему со словами, в которых чувствуется большое душевное доверие.

Прошел год после этого знакомства. Есенин лежит в бакинской больнице, ему очень плохо, и он говорит врачам:

- Вы знаете, что это за собака - Джим! Если Качалов приведет его сюда, я моментально буду здоров, пожму ему лапу, и мы с ним отправимся купаться в море...

Друг Есенина, критик А. Воронский, пишет в своих воспоминаниях: "В стихах Есенина, как и во всей его жизни, есть нечто нежное и хрупкое, тонкое и трогательное, служащее как бы предупреждением для всего темного и зловещего, что находилось в современной ему однобокой городской цивилизации... Трогает и подчиняет его любовь ко всему земному, а особенно взволнованно пишет он о зверях и очень хорошо их чувствует. Недаром он как-то назвал свои стихи "песней звериных прав".

В поэме "Русь уходящая" Есенин дважды повторяет:

 По-байроновски наша собачонка 
 Меня встречала с лаем у ворот...

И все же поэт, взволнованный воспоминаниями о юных днях, когда пес относил его записки к возлюбленной, с чувством глубокой благодарности говорит:

 Хочешь, пес, я тебя поцелую 
 За пробуженный в сердце май? 
 Поцелую, прижмусь к тебе телом 
 И как друга введу тебя в дом...

Мы знаем много стихотворений, в которых поэт обращается к животным, помогающим ему выразить свое поэтическое чувство:

"Ягненочек кудрявый - месяц - гуляет в голубой траве...", "Заря на крыше, как котенок, моет лапкой рот...", "Радость, как плотвица быстрая", "Осень - рыжая кобыла..."

В своем отношении к животным Есенин продолжал выразительную линию русских классиков, которая начиналась "Муму" Тургенева и продолжалась "Холстомером" Л. Н. Толстого, "Каштанкой" Чехова, "Изумрудом" Куприна. Черты глубокого русского гуманизма, украшающего нашу литературу, у Есенина сливаются с идеей "милости" к животным, в которой познается человеческая забота о своем ближнем. Евангельское выражение "блажен, иже и скоты милует" Есенин так переводил со славянского: "Достоин славы и уважения тот, кто не только к людям, но и к животным относится с добрым чувством".

Есенин очень любил фотографию В. И. Ленина, ту, где великий человек снят с кошкой на коленях, и часто повторял, что именно по распоряжению Ленина в годы отчаянных лишений зверей в цирках и зоопарках снабжали достаточным пайком. Есенин написал благодарственное письмо В. Л. Дурову, который в 1924 году выступил в печати с заявлением:

"Пора почувствовать и в животном личность - сознающую, думающую, радующуюся и страдающую. Стараясь понять психику животных, мы лучше будем понимать и психику людей. А это сулит человечеству одно только добро",

Тысячи людей посещают сейчас село Константиново, расположенное на высоком обрывистом берегу Оки. Здесь родился и провел юные годы Есенин. Здесь он еще мальчиком бродил среди холмов с опущенной головой, слагая про себя поэтические строки, за что и получил прозвище "поника" (от выражения - поникнуть головой).

Сейчас в селе находится дом-музей, восстановленный в том виде, в котором он находился при жизни Есенина.

Люди, приезжающие сюда со всех концов страны, внимательно разглядывают находящиеся в музее вещи и фотографии. А выйдя на широкую улицу, останавливаются, пораженные бесконечным степным простором заокской дали, где по зеленеющим пастбищам медленно движутся стада.