Революция

Экстренный отзыв", т. е. командировочное предписание, выданное санитару Есенину, гласило, что 23 февраля 1917 года он должен отбыть из Царского Села в Могилев, в распоряжение командира 2-го батальона сводного пехотного полка.

Однако попал ли туда Есенин, сведений нет. По крайней мере, в день, когда ему полагалось выехать на фронт, он находился еще в Петрограде. Но именно тогда разразились события, которые вскоре привели к крушению самодержавного строя; события эти отменили все распоряжения царских властей, в том числе и предписание, выданное Есенину.

23 февраля в Петрограде забастовало 90 тысяч рабочих. Выступая под антиправительственными лозунгами, бастующие заняли окраины города. На следующий день стачка охватила уже 200 тысяч трудящихся; на Невском проспекте раздавались выкрики "Долой царя!"; в ряде пунктов города войска отказывались разгонять демонстрантов. На рассвете 27 февраля восстала учебная команда Волынского полка, к ней присоединились рядовые Преображенского и Литовского полков, солдаты вместе с рабочими взяли приступом арсенал, захватили 40 тысяч винтовок. Народ с оружием в руках выступил против самодержавия. Началась революция.

Но даже если бы Есенин успел выехать в Могилев, где находился не только сводный пехотный полк, но и ставка Верховного главнокомандующего, его глазам открылась бы картина не менее выразительная. Пытаясь подавить "беспорядки", вспыхнувшие в столице, царь и ставка двинули с фронта войска в Петроград. Войска эти добрались лишь до Царского Села. Здесь они побратались с революционными солдатами и отказались следовать дальше. Сам царь, намереваясь возвратиться из ставки в Петроград, доехал лишь до станции Дно: встречные поезда были забиты солдатами, разносившими весть о восстании в Питере. В этой обстановке Есенину не было никакого смысла выполнять "экстренный отзыв" полковника Ломана...

Вернувшись в Царское Село, поэт убедился, что полковника уже нет, всех служивших при дворе и след простыл. Штат санитаров в поезде № 143 был непомерно раздут, и его решили сократить. Поскольку же Временное правительство собиралось вести "войну до победного конца", Есенина 17 марта отослали в распоряжение Воинской комиссии при Государственной думе для зачисления в школу прапорщиков. Однако служить Временному правительству у поэта не было ни малейшего желания. "В революцию,- писал он в автобиографии,- покинул самовольно армию Керенского..."

Первым откликом поэта на свержение самодержавия было стихотворение "Разбуди меня завтра рано...". Оно рисует революцию в образе "дорогого гостя", оставившего "след широких колес на лугу", сверкающего золотой дугой и несущегося по просторам родимой страны:

 На рассвете он завтра промчится, 
 Шапку-месяц пригнув под кустом, 
 И игриво взмахнет кобылица 
 Над равниною красным хвостом.

С конца марта по август 1917 года был создан цикл маленьких поэм, из которых лишь первая - "Товарищ" - показывает реальные обстоятельства жизни людей, совершавших революцию ("Он был сыном простого рабочего...", "Иногда за скудным обедом учил его отец распевать марсельезу..."), и упоминает реальные исторические события и места: "февральский ветер" (т. е. февральская революция), "Марсово поле" (место погребения жертв революции в Петрограде). Что же касается остальных трех поэм: "Певущий зов", "Отчарь" и "Октоих" - в них образ революции просвечивает сквозь сложную систему библейских символов и мифологических понятий. "Земля предстала новой купели" - это новое крещение мира, начало революционной истории. "Она загорелась, звезда Востока! Не погасить ее Ироду кровью младенцев".., т. е. никаким реакционным террором нельзя потушить великое пламя революции. В этих образах воплотился особый поэтический прием "обожествления" революции. Поэт возвеличивал революционный процесс, но еще не разбирался в его историческом и классовом содержании. Недаром он сам признавался: "Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно".

Опасаясь репрессий со стороны новых властей или же принудительного возвращения на военную службу, Есенин значительную часть времени проводит в разъездах. В конце марта 1917 года он в Москве, в начале лета уезжает на два месяца в родную деревню. "Деревня бродит, как молодая брага",- писал он другу из Константинова. Едва вернувшись в Петроград, снова отправляется в путь - на север: "Я был... на Мурманском побережье, в Архангельске и Соловках".

В одной из деревень Вологодского уезда 4 августа 1917 года был зарегистрирован брак Есенина с Зинаидой Николаевной Райх. Сергей познакомился с ней ранней весной 1917 года в редакции петроградской газеты, где она работала секретарем-машинисткой. Ее родители жили в Орле (отец был пароходным и паровозным машинистом). Там и провели молодожены последние дни августа 1917 года, возвратившись с севера. После этого они сняли квартиру в Питере на Литейном проспекте в доме № 33.

Общение с крестьянами в деревне, со многими людьми в городах, сентябрьские события в Петрограде (переход Советов в руки большевиков, провалившаяся попытка Временного правительства распустить революционный штаб моряков - Центробалт) ввели поэта в курс суровых дел революции, раскрыли ему настроения масс. Тогда же он стал пересматривать и свое отношение к тем литературным и общественным кругам, с которыми был близок в дореволюционное время.

Еще 24 июня 1917 года в письме из деревни поэт осудил то общество "питерских литераторов" (называя при этом Мережковского и Гиппиус), с которым судьба свела его в 1915-1916 годы. "...Ругаются они, лгут друг на друга... Им все нравится подстриженное, ровное и чистое, а тут вот возьмешь им да кинешь с плеч свою вихрастую голову, и, боже мой, как их легко взбаламутить". Вспоминая высокомерие и снисходительность, с которою принимали его в этой среде, поэт писал, что разорвал с нею прочно и навсегда.

Однако Есенин был еще близок к Клюеву, а в начале 1917 года они оба примкнули к группе литераторов, объединившихся вокруг сборника "Скифы". Возглавлял эту группу публицист, философ и критик Р. В. Иванов-Разумник, который проповедовал "особый путь" движения России к патриархальному социализму - через "вознесение" славянофильского, скифского духа. Но к осени 1917 года поэт уже разочаровался в Клюеве, а спустя некоторое время - и в Иванове-Разумнике. О начале этого перелома говорит сближение Есенина с Петром Орешиным - крестьянским революционным поэтом, который был далек и от старообрядчества, и от "скифства". Встреча эта произошла в Петрограде в одну из холодных осенних ночей 1917 года, незадолго до Великого Октября.

Провели они вместе, почти всю ночь - с девяти часов вечера до четырех утра. "За окном висел густой петроградский туман,- вспоминает Орешин. - Самовар курился горячим паром к самому потолку. Я сидел на диване. Есенин под электрической лампочкой, на середине комнаты читал стихи, взмахивая руками и поднимаясь на цыпочки... Голос его гремел по всей квартире, желтые кудри стряхивались на лицо". Есенин прочел ему поэму "Товарищ" и ряд новых стихотворений.

За несколько часов собеседники, по признанию Орешина, "переворошили всю современную литературу, основательно промыли ей кости и нахохотались до слез". Тут-то и раскрылся особый смысл этой знаменательной встречи.

"Вот дураки! - захлебываясь, хохотал Есенин.- Они думали, мы лыком шиты... Ведь Клюев-то, знаешь... я неграмотный, говорит! Через о... неграмотный! Это в салоне-то... А думаешь, я не чудил? А поддевка-то зачем! Хрестьянские, мол!.. Хотя, знаешь, я от Клюева ухожу... Вот лысый черт! Революция, а он "избяные песни"... На-ка-за-ние! Совсем старик отяжелел".

В этих словах - целая исповедь. Горькое и насмешливое воспоминание о том, как лицедействовал Клюев, притворяясь неграмотным мужичком (а на самом деле будучи образованным человеком), как "чудил" с ним

и рязанский поэт ("хрестьянские, мол!.."), как опостылел ему весь этот маскарад... И вот - конец: "...от Клюева ухожу". Это - решающий в жизни шаг. И вызван он, как подсказывает сам Есенин, причинами отнюдь не личного порядка и не утратой веры в силу Клюева как поэта. Великие события времени раскрыли пред ним чудовищный анахронизм клюевского творчества: "Революция, а он "избяные песни". Предчувствие грандиозных социальных потрясений толкнуло Есенина на то, чтобы пересмотреть свой путь: порвать с клюевщиной, затем со "скифотврм", порвать, чтобы пойти навстречу революционному народу.

"Я понял,- замечает Орешин,- что в творчестве Сергея Есенина наступила пора яркого и широкого расцвета". Выслушав его последние стихотворения, "написанные уже не по-клюевски", Орешин пришел к выводу, что "Есенин круто повернул влево... и принял Октябрь с неописуемым восторгом, и принял его, конечно, только потому, что внутренне был уже подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрем, что по существу он никогда не был с Клюевым".

Революция открыла Есенину путь к массовому читателю. Никогда ранее он не имел такого широкого контакта с читательской аудиторией, какой установился в послеоктябрьские дни. Уже 22 ноября 1917 года проводится "вечер поэзии Сергея Есенина" (его первый самостоятельный вечер) в концертном зале Тенишевского училища. В декабре он выступает на коллективных писательских вечерах в Академии художеств и в рабочем клубе за Московской заставой. 15 января 1918 года Есенина слушают на митинге в Зале армии и флота (нынешний Дом офицеров), 3 февраля - снова в Тенишевском училище, Дорогу к широкому читателю прокладывала Есенину и массовая печать, в которой все чаще появлялись его стихи.

На протяжении 1917 года Есенин встречался со многими писателями, художниками, артистами. Среди них - А. Толстой, А. Блок, И. Эренбург, С. Коненков, О. Форш, А. Чапыгин, А. Белый. И все, с кем соприкасается в это время поэт, отмечают в нем большую перемену. Еще весной - в конце марта - он, по описанию Н. В. Крандиевской (жены А. Н. Толстого), был "похож на подростка, скромно покашливал. В голубой косоворотке, миловидный; льняные волосы, уложенные бабочкой на лбу..." (аналогичное описание оставил И. Эренбург). А вот каким видит его П. Орешин в октябрьские дни: "...От всей его стройной фигуры веяло уверенностью и физической силой, а по его лицу нежно светилась его розовая молодость". Чуть позднее - в ноябре - его встречает в своей мастерской скульптор С. Коненков: "Голубые глаза, волосы цвета спелой ржи, стройный, легкая походка и живой вид". Ни следа от "пастушка", каким он выглядел в предыдущие годы, и от миловидного подростка, каким казался еще весной...

Непосредственным откликом Есенина на Октябрьскую революцию была поэма "Преображение". Автор датировал ее ноябрем 1917 года. Революция здесь - преображение всего сущего на земле, начало великого изобилия: "Зреет час преображенья", и он явится - "наш светлый гость". В образе "светлого гостя", как и в поэмах первой половины 1918 года ("Инония", "Иорданская голубица") совершенно явственны мифологические черты: о том говорят и библейский образ "голубицы", которая несет радостную весть о преображении мира, и сравнение "нового дня" с "отроком солнцеголовым", и появление "нового Спаса", который поведет людей к счастью.

Однако на этом поэт не остановился в художественном осмыслении революционной эпохи. Наряду с мифологическими поэмами (назовем их так) в его творчестве возникает революционно-героическая лирика. В том же, 1918 году он пишет стихотворение "Небесный барабанщик", близкое призывно-обличительной лирике пролетарских поэтов. Он зовет борцов революции сплотиться против "белого стада горилл", угрожающего социалистической Родине:

 Солдаты, солдаты, солдаты - 
 Сверкающий бич над смерчом. 
 Кто хочет свободы и братства. 
 Тому умирать нипочем. 

 Смыкайтесь же тесной стеною! 
 Кому ненавистен туман, 
 Тот солнце корявой рукою 
 Сорвет на златой барабан. 

 Сорвет и пойдет по дорогам 
 Лить зов над озерами сил - 
 На тени церквей и острогов. 
 На белое стадо горилл.

Проникнутый чувством интернационализма, высоким пафосом защиты революции, безудержным стремлением к "новому берегу" жизни, "Небесный барабанщик" по праву занимает одно из видных мест в советской поэзии 1918-1920 годов.

Обратили на себя внимание и стихи, написанные Есениным осенью 1918 года по случаю открытия мемориальной доски на Кремлевской стене у могил героев Октябрьской революции:

 Спите, любимые братья! 
 Снова родная земля 
 Неколебимые рати 
 Движет под стены Кремля. 

 Новые в мире зачатья, 
 Зарево красных зарниц...
 Спите, любимые братья, 
 В свете нетленных гробниц. 

 Солнце златою печатью 
 Стражем стоит у ворот... 
 Спите, любимые братья, 
 Мимо вас движется ратью 
 К зорям вселенским народ. 

Как близок к этим стихам по тону, звучанию, складу знаменитый реквием из поэмы Маяковского "Хорошо!" ("Тише, товарищи, спите...") - разговор поэта с героями, покоящимися у Кремлевской стены!

Время создания этих стихов было временем творческого взлета Есенина, когда он жадно осваивал новые темы, включал в свой арсенал новые поэтические жанры, впитывал традиции революционной поэзии.

Этому взлету способствовало общение поэта с революционными массами: его непосредственные встречи с рабочими Петрограда в послеоктябрьские месяцы, его контакты с читателями, выступления на митингах и вечерах. Глубокое, неизгладимое впечатление произвели, на Есенина встречи с выдающимися деятелями и вождями революции: сперва - с В. И. Лениным, позднее - с Я. М. Свердловым, М. И. Калининым, М. В. Фрунзе, С. М. Кировым, Ф. Э. Дзержинским.

Владимира Ильича Ленина поэт впервые видел и слышал 7 ноября 1918 года во время открытия мемориальной доски на Красной площади, когда исполнялась "Кантата", в текст которой вошли цитированные выше строки Есенина "Спите, любимые братья!.." (остальная часть текста "Кантаты" написана Михаилом Герасимовым и Сергеем Клычковым). В церемонии участвовали делегаты происходившего тогда в Москве VI Всероссийского съезда Советов. Вместе с делегатами к Сенатской башне Кремля подошли В. И. Ленин, Я. М. Свердлов и другие деятели партии. Ленин срезал ножницами печать на задрапированной доске; холст, прикрывавший доску, упал, и взору присутствующих открылась скульптурная композиция, выполненная С. Коненковым; на фоне солнца, лучи которого составляют надпись "Октябрьская - 1917 - революция",- белокрылая фигура с красным знаменем в одной руке и веткой мира в другой.

Открывая памятную доску, Ленин сказал:

"Тысячи и тысячи гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, поднимала на борьбу все более и более широкие массы... Почтим же память октябрьских борцов тем, что перед их памятником дадим себе клятву идти по их следам, подражать их бесстрашию, их героизму", (Полн. собр. соч. т. 37, с. 171-172).

Затем исполнялась "Кантата", которую Ленин и все присутствовавшие выслушали стоя. "Помню, как торжественно, величаво прозвучали строки, написанные Есениным",- рассказывает Коненков.

Позднее Есенину довелось снова слышать Владимира Ильича. Было это на совещании в Народном комиссариате просвещения. Жена поэта, Зинаида Райх, служила тогда в отделе внешкольного образования Наркомпроса, а заведовала отделом Н. К. Крупская. Видимо, от нее З. Райх узнала, что на совещании будет В. И. Ленин, и пригласила поэта. Впоследствии она рассказывала об этом своей дочери Татьяне: "Владимира Ильича встретили овацией, которую невозможно было остановить. Ленин уходил, приходил, снова уходил и возвращался". Затем Ленин произнес речь, в которой говорил о культурно-просветительной работе среди масс. По словам Райх, "Есенин наблюдал за всем этим совершенно бледный, глубоко потрясенный и впивался глазами в Ленина...".

Летом 1918 года в поэме "Иорданская голубица" Есенин восклицал:

 Небо - как колокол, 
 Месяц - язык, 
 Мать моя - родина, 
 Я - большевик.

С этими словами перекликается запись Есенина в альбоме писателя-суриковца И. В. Репина. Запись датирована 1919 годом:

 Говорят, что я - большевик. 
 Да, я рад зауздать землю... 

Членом Коммунистической партии Есенин не был. Называя себя большевиком, он хотел лишь подчеркнуть свою преданность делу социалистического преобразования мира, которое в нашей стране возглавили большевики. Рюрик Ивнев - поэт, близкий к Есенину в первые годы революции, вспоминал, что в 1917 году, еще до Октябрьских дней, Есенин "выражал свое явное сочувствие большевикам".

Но восприятие Есениным Октябрьской революции имело свои особенности, связанные с мировоззрением поэта, с его пониманием социально-исторического процесса. В автобиографии Есенин отметил: "В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном".

Мы уже обращали внимание на то, что поэмы Есенина, посвященные Октябрю, выдержаны в сюжетах и образах религиозно-мифологического характера. Эта особенность художественного мышления поэта ни в какой мере не должна быть квалифицирована как "уступка" религии. Более того, в "Инонии" поэт производит окончательные "расчеты" с богом: он объявляет себя новым пророком, ниспровергает бога ("Тело, Христово тело выплевываю изо рта") и отметает рабскую философию христианства ("Не хочу восприять спасения через муки его и крест"). Автор выступает провозвестником новой веры, новой правды, основанной на коллективной силе самих людей:

 Новый на кобыле 
 Едет к миру Спас. 
 Наша вера - в силе. 
 Наша правда - в нас! 

Но в чем же состоит эта "вера" и "правда" и что представляет собой сказочный "град Инония" (т. е. город иной, лучшей жизни), достижение которого обещает поэт? Это - город злачных нив и зажиточных хат, то царство единоличников-хлеборобов, тот "мужицкий рай", который рисовался поэту как будущее революционной эпохи.

А что означает великое изобилие в самой первой послеоктябрьской поэме Есенина ("Преображение")- изобилие, которое должен принести "светлый гость"? "Словно ведра, наши будни он наполнит молоком", "...будет звездами пророчить среброзлачный урожай"... Это - тот же зажиточный крестьянский социализм.

От всей души приветствуя революционную новь, поэт не понимал подлинного исторического и социального содержания наступивших в стране перемен - пролетарского, социалистического характера революции. Да и картины самой революционной борьбы окрашены у Есенина романтикой мужицкого бунта. Вот что значило "принимать все по-своему, с Крестьянским уклоном".

В свете этого становится ясной и ощутимой та жгучая, неподдельная боль, с какою поэт переживал ломку старого крестьянского уклада, обновление жизни деревни. Летом 1920 года Есенин ехал по железной дороге из Тихорецкой в Пятигорск и наблюдал из окна вагона, как вдоль полотна скачет во всю мочь маленький жеребенок, тщетно пытаясь обогнать железнодорожный состав. Под этим впечатлением была написана поэма "Сорокоуст"; в ней "милый, милый, смешной дуралей" - красногривый жеребенок гонится за поездом, не зная того, что "живых коней победила стальная конница"...

Строки эти свидетельствуют о серьезном душевном надломе, переживавшемся Есениным: отчетливо сознавая великое значение тех новшеств, что несет с собой революция, он все же не мог победить в себе чувства жалости к отходящему в прошлое старому крестьянскому быту. Потому и говорил он, обращаясь к "скверному гостю" - стальному коню: "Наша песня с тобой не сживется..."

Разумеется, в классовых битвах пооктябрьских лет, в служении борющемуся народу поэт мог преодолеть эти противоречия, решительно покончить со всем, что тянуло его назад.

Но дальнейший путь Есенина был осложнен пестрыми, необычными условиями литературного быта и нездоровыми влияниями, которые оказывала на него окружающая среда.