14. Сборы в Берлин. - Шляпный сундук и паук. - Рассказ о гибели детей

Осенью 1924 года Айседора сказала мне: - В подвале берлинского полпредства еще осталась часть моей нотной библиотеки и другие вещи. Я бы хотела слетать за ними, и было бы хорошо, если бы вы организовали там несколько моих спектаклей.

Я телеграфировал в концертное бюро в Берлине, и Айседора стала готовиться к отъезду. Но у нее не было никакого паспорта: за границей она, как жена Есенина, была вписана в его паспорт, а он остался у Есенина. Я позвонил ему. Паспорт не нашелся.

Галина Бениславская в одном письме к сестре Есенина пишет об этом: "Звонил Шнейдер насчет паспорта" и далее: "Он нужен Айседоре, но паспорта нет, он ведь находится там..." (?)

Хорошо, что еще до этого Айседора подала заявление о желании принять гражданство Советского Союза. На этом основании ей было выдано удостоверение, подтверждающее получение такого заявления. С этим документом она и улетела.

Накануне отъезда она спросила меня, не знаю ли я, где стоит ее шляпный сундук, который она привезла из Лондона.

- Он так и стоит три с лишним года на шкафу в гардеробной.

- Я еду ненадолго, - сказала она, - и много вещей брать с собой не буду. А этот сундук такой легкий, и я уложила бы в него все, что нужно.

С сундука стерли пыль и отнесли его Айседоре. Немного спустя я зашел к ней и увидел ее сидящей на ковре на полу с туфлей в руке. Рядом стоял сундук с откинутой крышкой. Айседора долго молча смотрела на меня какими-то невидящими глазами, потом заговорила:

- Я открыла крышку и вдруг увидела, как по стенкам сундука побежал огромный паук. Я так испугалась, сдернула туфлю и одним ударом убила его! Это было одно мгновение! И вот я думаю... В этом сундуке, может, родился и годами жил паук. Это был его мир, черный и темный. Стихии света паук не знал. Его мир был ограничен углами и отвесными плоскостями. Но это была его Вселенная, за которой не было Ничего или было Неизвестное. Паук жил в этом мире, не зная, что весь он - только шляпный сундук какой-то Айседоры Дункан, которой взбрело в голову лететь в какой-то Берлин! И вдруг в этот его мир хлынуло что-то невиданное, непонятное и ослепляющее! И тут же наступила смерть! Этой высшей неведомой силой, принесшей ему внезапную смерть, была я. Тем неведомым в жизни, которое люди принимают за бога. Может, и мы живем в таком шляпном сундуке?

Рано утром мы уехали на аэродром. Это была та же самая линия Москва - Кенигсберг "Дерулуфта", которой два с половиной года назад Айседора улетала с Есениным. Пилот-немец нервно ходил взад и вперед, размахивая московским тортом, который, как говорили, вез в Кенигсберг своей невесте, и что-то бормотал. Оказывается, он проклинал необходимость лететь с "Jsadora Duncan, которая вечно попадает в катастрофы..."

Это было ранним утром, а под вечер, в сумерках, я увидал Айседору, медленно поднимающуюся по мраморной школьной лестнице.

- Айседора! Откуда вы?!

- Вынужденная посадка под Можайском. Летим завтра утром. Прошу вас приготовить мне пакет с двадцатью красными туниками. Я обещала сбросить их завтра можайским комсомольцам. Я с ними провела несколько чудесных часов, пока чинили самолет. Учила их танцу и свободному движению в спиральном построении "Интернационала"! Все под гармонь. Вы уж не пожалейте эти двадцать туник!

- Пилот ругался?

- Ужасно! Представляете? Он считал, что все произошло из-за того, что я была его пассажиркой!

В тот день я видел Айседору последний раз в жизни.

Из Берлина Айседора уехала в Париж. Многое было связано с ним в жизни Айседоры. Здесь она узнала первую любовь. Здесь она стала знаменитостью. Здесь родились ее дети - девочка Дердр и мальчик Патрик. В Париже они погибли. В Париже она почувствовала "начало конца" любви Есенина.

Мы привыкли, что сцены любых театров, клубов, дворцов культуры одеты в "сукна, но мало кто помнит о том, где впервые появились "сукна". Их "изобрел" известный английский режиссер Гордон Крэг. В книге К. С. Станиславского "Моя жизнь в искусстве" есть глава - "Дункан и Крэг". Крэг и Дункан вместе приезжали в Москву в 1908 году. Гордон Крэг был первым мужем Айседоры Дункан и отцом Дердр.

Патрик родился от второго брака Дункан с Парисом Санже. Так звучала фамилия "Зингер" по-французски. Парис Зингер - так произносится эта фамилия по-русски. Да, отпрыск тех самых Зингеров, чье имя во всем мире связано с изобретением швейной машины.

Этот брак Айседоры с миллионером был браком по любви. Деньги Зингера не интересовали ее.

- Зачем? - сказала она однажды, рассказывая мне о своей жизни, - Деньги текли ко мне, как вода из водопроводного крана. Поверну - потекут. Захочу контракт в Испанию - пришлют! Захочу в Россию - контракт будет!

В Париже он купил для школы Дункан отель "Бельвю". Был создан организационный комитет, в который вошел весь цвет искусства и литературы не только Франции, но и всей Западной Европы. И в честь этого состоялся банкет. Когда уже отзвучали речи и банкет подходил к концу, к Айседоре подошел метрдотель и сказал, что ее спрашивают. Она вышла в вестибюль и очень удивилась, увидав своих детей с няней-англичанкой...

- Что случилось? - заволновалась Айседора, целуя детей.

- Ничего. Мы поехали покататься, и дети очень захотели увидеть вас. Они так просили...

- Поезжайте домой. Я назначила пианисту прийти в студию в Нейи, я позанимаюсь час и приеду домой. Поезжайте...

Она вышла с ними на улицу, сама закутала пледами их ножки. Машина отъехала.

- Я проехала в студию Нейи, - рассказывала мне Айседора. - Пианиста еще не было. Помню, надела белую тунику и, держа в руках коробку с шоколадом, ходила по студии, ела конфеты и думала: я самая счастливая женщина в мире... Я молода, знаменита, у меня такие чудесные дети, муж... Сегодня исполнилась мечта моей жизни. У меня будет школа и театр! И в этот момент в студию вбежал Зингер... Он крикнул: "Дети... умерли!" И упал. Почему тогда я не сошла с ума? Я не могла воспринять то, что он крикнул... Я видела только, что он упал и сейчас умрет, и я бросилась к нему. Может быть, это спасло мой мозг...

Она долго молча плакала...

- Машина с детьми выехала на набережную Сены: наперерез ей выскочило такси. Наш шофер, избегая столкновения, круто свернул к реке... Мотор заглох. Шофер взял ручку, вышел из машины и завел мотор. Вдруг машина двинулась на него прямо к реке... Парапета тогда не было. Шофер отскочил в сторону, машина упала в Сену...

Она опять замолчала, закрыв рукой глаза. Потом снова глухо зазвучал ее голос:

- Пока шофер бился головой о мостовую, пока бегал зачем-то к моей сестре Елизавете, стучал там в дверь... время, время шло! А они были в воде... Через час машину подняли краном. Их отвезли во французский госпиталь. Мне потом говорили, будто девочка моя еще дышала! Если бы я тогда могла быть около них! Силой материнской любви я бы вернула ее к жизни...

После катастрофы Дункан покинула сцену, к тому же она готовилась вновь стать матерью.

- Когда у меня опять родился мальчик, я решила назвать его Патриком в память о погибшем. Я лежала и попросила принести ребенка и положить ко мне. Головка его лежала на моем плече. Я наклонилась над ним и сказала: "Патрик..." Он открыл большие голубые глаза, вздохнул и умер... Какое же могло, быть сердце у этого ребенка, если я носила его под своим сердцем, источавшим страдание.

Я лежала в темноте и слушала, как Парис сколачивает ящик, чтобы похоронить Патрика в нашем садике. Потом вошла Мэри и зажгла лампы. Я попросила ее принести мне какую-нибудь книгу. Незадолго до катастрофы мне принесли неизвестно кем присланную книгу - "Ниобея, оплакивающая своих детей". Я поставила ее на библиотечную полку... Теперь Мэри взяла первую попавшуюся книгу и подала мне. Это была "Ниобея, оплакивающая своих детей"... Я не мистик и рассказываю вам про эту книгу не без причины. Но вдумываться в это нельзя - тогда сойдешь с ума. Если это правда, то Понсон дю-Террайль с его Рокамболем и прочим - бледный выдумщик...

Она взяла сигарету и никак не могла зажечь спичку. Сплошные зеркальные стекла, вставленные в четыре длинных окна ее комнаты, поголубели... Уже рассветало. Айседора долго молчала...

- Вы слышали когда-нибудь о профессоре Дуайене? - вдруг спросила Дункан.

Мне было знакомо это имя: "Операции профессора Дуайена" - так называлась короткая кинокартина, которую демонстрировали после сеансов в первых московских синематографах. Киномеханик объявлял через свое оконце: "Драма в шести частях", или "Сильно комическая", или "Видовая". Чуть ли не два года подряд после сеансов показывали "Операции профессора Дуайена", предупреждая: "Нервных, женщин и детей просят выйти". Дуайен, высокий красивый мужчина с холеной светлой бородой, делал три операции: трепанацию черепа, вырезание рака и еще какую-то...

- Этот самый... - подтвердила Айседора. - У Дуайена была жена, очень красивая, высокая блондинка. Я тогда еще не знала Зингера. Он был неразлучен с женой Дуайена, а тот, видно, не возражал... Зингер строил для него хирургические дворцы, финансировал завод знаменитого шампанского "Дуайен", создавал ему бешеную рекламу. Вот и фильм этот тоже... Потом Зингер оставил жену Дуайена, он полюбил меня. Мы поженились. Очевидно, для Дуайена собственная карьера и финансовое благополучие были дороже жены. Он возненавидел меня. Я всегда чувствовала его ненависть! Это был какой-то средневековый враг.

...Мой шофер после катастрофы ушел от меня. Он купил виллу за 50 тысяч франков... Это была очень, очень большая сумма... Я не могу об этом ни думать, ни говорить...

Дункан сидела бледная, с остановившимися влажными глазами. Две крупные слезы натекли и ровно скатились по мертвенным щекам Айседоры.

- Если бы вы знали то, что я знаю, то мало смеялись бы и много плакали....- сказала она и тихо прибавила: - Эти слова приписывают, кажется, Магомету...

Мне вспомнились другие слова, написанные Герценом: "Я хотел бы забросать цветами один женский образ, чтобы на нем не видно было слез..."

И вот теперь Айседора снова была в Париже, где ей предстояло получить еще один тяжелый удар - мою телеграмму о самоубийстве Есенина.