3. Обращение к народной обрядовой поэзии

Изучение использования Есениным традиционных обрядов, тесно связанных со многими сторонами его творчества, поможет уяснить некоторые особенности тематики и стиля его поэзии, увидеть, как отбирался фольклорный материал, как шла работа над отдельными образами или поэтическими приемами, наконец, выяснить, в чем своеобразие лирики Есенина и что нового он внес в принципы подхода к этому виду устной словесности.

Но, прежде чем перейти к непосредственному рассмотрению вопроса, следует отметить, что некоторые ученые в понятие "фольклор" вкладывают более узкое содержание: только художественное творчество масс, исключая народные обряды, обычаи, приметы и т. п. Нам кажется, нет оснований для такого сужения термина "фольклор". Чисто художественное в народной поэзии неотделимо от трудовой и практической деятельности человека, от его быта и других форм общественного сознания. Это является специфической чертой устного народного творчества.

Есенин хорошо знал обрядовую поэзию, о чем свидетельствует его статья "Быт и искусство" (1921). В ней Есенин приводит "календарные изречения Великороссии": "Марьи зажги снега", "заиграй овражки", "Авдотьи подмочи порог" и "Федули сестреньки" (V, 61). По народному месяцеслову, день Марии Египетской - 1 апреля, Авдотьи - 1 марта, Агафьи и Федульи - 5 февраля.¹

¹ (А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. I. Всенародный месяцеслон. СПб., 1901, стр. 83 - 84, 152 - 156, 211; В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 1. М., 1956, стр. 3, 513; т. 2, стр. 300. Даты здесь и далее даны по старому стилю.)

В творчестве Есенина нашли отражение как календарные, так и семейные обряды и их поэзия. Широко показывая деревню, поэт не мог пройти мимо этой формы народной культуры, которая являлась неотъемлемой частью дореволюционного быта и мировоззрения крестьянства. Не случайно обрядовая поэзия используется Есениным главным образом в ранних его произведениях, тесно связанных с жизнью села.

Принципы использования народной обрядности, привлекаемой в основном для раскрытия внутреннего мира человека, и способы работы над ней весьма многообразны.

На народной символике построено стихотворение "Зашумели над затоном тростники..." (1914), в котором изображаются переживания девушки, вызванные ее сомнениями в возможности счастья с любимым человеком. Терзаемая мыслью, что ей "не выйти в жены... весной", т. е., что ее чувства останутся неразделенными, девушка ходит "грустна", у нее даже возникает мысль броситься в речку: "Ткет ей саван нежнопенная волна". Во всем окружающем она видит дурные приметы:

Погадала красна девица в семик, 
Расплела волна венок из повилик... 
На березке пообъедена кора, - 
Выживают мыши девушку с двора.
 
Бьются кони, грозно машут головой, - 
Ой, не любит черны косы домовой. 
                             (I, 117)

Поэт умело опирается на обрядовую поэзию и народные поверья, изображая чувства героини. Этот художественный прием близок поэтическому мироощущению, выработанному народной поэзией. Есть, например, песни, в которых венок символизирует грядущую судьбу девушки.¹ Если "кто венок подымет", брошенный ею в речку, то она "за того замуж выйдет".² Если же венок потонет или же расплетется, любви не будет:

¹ (О том, что обряд бросания венков в воду был распространен в Рязанской губернии, свидетельствуют народные сборники. См., например: И. Снегирев. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, т. III. M., 1838, стр. 133; Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном, т. I, вып. 1, СПб., 1898, стр. 360 - 361. В дальнейшем: П. В. Шейн с указанием тома и страниц.)

² (А. И. Соболевский, т. II, стр. 262, № 317.)

Нарву, млада, синь цветочек, 
Синь цветочек, василечек; 
Совью, млада, я веночек, 
Пойду, млада, я на речку, 
Брошу веночек вдоль по речке, 
Задумаю про милого: 
Мой веночек тонет-тонет. 
Мое сердце ноет-ноет; 
Мой веночек потопает, 
Меня милый покидает.1

¹ (Там же, т, V, стр. 6, № 8.)

Однако Есенин углубил лирические начала, заложенные в подобных обрядовых песнях, усилив фольклорный символ расплетенного венка - неразделенной любви, присоединив к нему однотипные по смыслу поверья, в результате чего получилась иная композиция.

По сравнению с обрядовой поэзией, где вся песня построена на одном образе (венке), в стихотворении Есенина ему отведено всего две строчки. Затем, нагнетая одну и ту же мысль быстрой сменой различных символических образов, поэт добивается большой силы напряжения. Расплетенный венок заронил в душу девушки сомнения, она плачет, но еще не хочет верить, что все кончено, в душе у нее теплятся искорки надежды. Появляются новые приметы: объеденная кора на березке свидетельствует, что девушку не хотят видеть в доме того, кого она любит; ту же мысль внушают беспокойные кони, грозно машущие головой. Убедившись в правильности предположения, девушка приходит в отчаяние, жизнь для нее теряет смысл, ей кажется, что она должна погибнуть. Об этом ей напоминает запах ели, подобный запаху ладана, вой ветра, словно панихидная песнь, белоснежная пена, похожая на саван. Развитие действия доводится до высшей точки напряжения и обрывается. В этом сказалось большое психологическое чутье поэта, тонкое умение передать все оттенки душевного состояния героини.

Здесь мы попытались заглянуть в творческую лабораторию поэта и осмыслить, как шло возникновение стихотворения, каким путем автору удалось добиться исключительного психологизма. Успех в данном случае объясняется тем, что поэт подходит к устному народному творчеству с верных эстетических позиций. Есенин включает в стихотворение такую символику, которая широко распространена среди народа, имеет ясный смысл и понятна любому читателю, или тут же разъясняет ее значение. Этот принцип использования фольклора им будет нарушен во второй период творчества, когда он начнет в такой же степени опираться на символику церковной книжности.

В некоторых случаях обрядовая поэзия служит поводом для раздумий поэта. В стихотворении "Троицыно утро, утренний канон..." (1914) показан быт дореволюционного села. Мы слышим перезвон колоколов по случаю утреннего канона в честь святой троицы, видим людей, идущих на молитву ("Тянется деревня с праздничного сна"). Как большой знаток народных праздников и обрядов, Есенин не мог не упомянуть обедню, которая в этот день имела особый смысл.¹ А. Ермолов пишет: "В церковь, пол которой устилают зеленой травой, приходят к обедне с букетами цветов и трав, для окропления святою водою, и хранят их потом в продолжение целого года: ими крестьяне окуривают свои дома, скот и при наступлении грозовых туч жгут на медленном огне для отвращения грозы (белор.). Троицкие пучочки (цветы, с которыми стояли у троицы в церкви) кладут в скирды, для предохранения от мышеи".²

¹ (В первоначальном варианте стихотворения, помещенного в "Ежемесячном журнале" (1915, № 6, стр. 4), не говорилось об обедне. Однако, почувствовав это упущение, тем более что стихотворение имело название "Троица", Есенин вскоре сделал дополнение, с которым оно вошло уже в первое издание "Радуницы", датированной 1916 г.)

² (А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах, стр. 293.)

Но в стихотворении нет подробного описания троицких обрядов, в центре внимания - переживания героя.¹ "Хмельная весна", когда все цветет, нежится и любит, в сочетании с унылым церковным звоном навевает грустную мысль о проходящей молодости. Обращаясь к птахам, поэт печально восклицает: "Похороним вместе молодость мою".

¹ (Готовя собрание сочинений, Есенин снял название "Троица", так как оно явно не соответствовало содержанию стихотворения, несмотря на то что в свое время поэт сделал некоторые шаги по пути усиления в нем элементов обрядности.)

Тем не менее связь таких чувств с троицей не случайна. На этот праздник крестьяне возлагали большие надежды. Народ верил, что "если в этот день краснеет земляника, то это обещает хороший год", "от того же дня зависит сбор сена"¹ и т. д. Подобные же представления отражают пословицы и поговорки: "Троица с кормом", "На троице дождь - много грибов".² Девушки в этот день тоже определяют свою судьбу. Они "вечером идут с... венками на реку, бросают их в воду и гадают".³

¹ (А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах, стр. 295.)

² (В. Даль. Пословицы русского народа. М., 1957, стр. 904.)

³ (А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах, стр. 293.)

Троицын день и связанные с ним поверья заставляли девушек задуматься о быстро проходящей молодости, о том, за кого могут родители выдать замуж, как сложится дальнейшая судьба. Поэт передал эти стороны народного быта и психологии в произведении "Троицыно утро, утренний канон...". Характерно, что в "Радунице" стихотворение имело следующие строки:

Нонче на закате с божьего крыльца 
Стану к аналою подле молодца.
 
Батюшкина воля, матушкин приказ, 
Горе да кручина повенчают нас. 

Ах, развейтесь кудри, обсекись коса, 
Без любви погибнет девичья краса.1

¹ (С. Есенин. "Радуница", стр. 39.)

При подготовке "Собрания стихотворений" Есенин убрал эти строки, и в результате в стихотворении показаны не переживания девушки, которую выдают за нелюбимого человека, а тоска по уходящей молодости вообще. За счет сокращения материала, идущего из народных песен, поэт предлагает читателю новую редакцию стихотворения, добиваясь более широкого поэтического обобщения.

Календарные обряды упоминаются и в других ранних стихотворениях поэта. Их названия часто встречаются также в повести "Яр": масленица, прощеный день, Фомина неделя, Миколин день, заговенье и др. Но Есенин не стремится к подробному поэтическому переложению народных праздников и обычаев. Он выступает не как этнограф, а как лирик. У него нет развернутых изображений обрядов даже тогда, когда рамки большого произведения, скажем повести, не препятствуют этому. И тем не менее фольклорные детали у Есенина неотделимы от народного быта. Чтобы правдиво изобразить деревенскую действительность, ему необходимо было опираться на сельский календарь. Названия календарных обрядов используются для того, чтобы показать течение времени, подчеркнуть, в какой период года происходят события, какой срок прошел с такого-то момента и т. д. Однако поэт не ограничивается этим. Обряд, включенный в повесть, у него преследует одновременно и другие цели. Для примера остановимся на одном из эпизодов, характеризующих взаимоотношения Кости Карева и его жены Анны ("Яр").

Анна сблизилась с батраком Степаном. "Вечером на масленицу" Костя, вернувшись домой, застал их вместе. Но он не пошел на открытый разрыв, так как не хотел, с одной стороны, огорчать мать и отца, а с другой - ставить под удар Анну, которую оправдывал, виня самого себя за то, что обращал на нее мало внимания. Чтобы не мешать счастью Анны и Степана, Костя решил покинуть дом. Перед этим: "Он как-то особенно нежен стал к жене.

На прощеный день она ходила на реку за водой и, поскользнувшись на льду, упала в конурку...

Ночью с ней сделался жар, он мочил ее красный полушалок и прикладывал к голове.

Анна брала его руку и прижимала к губам. Ей легко было, когда он склонялся к ней и слушал, как билось ее сердце.

- Ничего, - говорил он спокойно и ласково. - Завтра к вечеру все как рукой снимет.

Анна смотрела, и из глаз ее капали слезы" (IV, 21 - 22).

Из календарных обрядов здесь названы масленица и прощеный день (последний день масленицы). Как видим, описанные события происходят в одну неделю. Проходит совсем мало времени, а отношения между героями резко изменяются. Анна, почувствовав благородство Кости, считает себя виновной. Костя же в свою очередь, поняв, сколько огорчений он принес жене, оставляя ее постоянно в одиночестве, стремится хотя бы перед своим уходом сделать ей что-нибудь приятное. В день ее болезни они прощают друг другу горести и обиды. Анна снова хочет любить только Костю, а он, понимая невозможность этого (не только потому, что она сердцем связана со Степаном, но и потому, что он сам к ней никогда не питал чувства), окончательно убеждается в необходимости покинуть дом.

Кроме того, для них, как для людей верующих и придерживающихся традиций, прощеный день имел еще и символическое значение. В этот день люди мирились между собой, просили прощения друг у друга.¹ Только с учетом всех обстоятельств можно до конца понять смысл изображаемого и тогда сцена не покажется надуманной и сентиментальной, а приобретет вполне естественный характер.

¹ (И. Снегирев. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, т. II, стр. 135 - 136.)

Таким образом, даже простое упоминание обряда бывает связано с решением нескольких творческих задач. Названия праздников используются не только в качестве народного календаря, но и помогают понять некоторые стороны быта и психологии дореволюционной деревни.

Очень тонко понимал Есенин и семейно-обрядовую поэзию. При этом материал он черпал опять-таки не из каких-либо фольклорных сборников, а из самой действительности. Ярким подтверждением этого является стихотворение "Девичник" (1915). В нем затрагиваются многие мотивы которые звучат в песнях, сопровождающих эту часть свадебного обряда: прощание девушки с подружками, ее отношение к жениху, к его родне и т. д.

Тщетно, однако, было бы искать в нем какие-то параллели, ибо Есенин опирался не на конкретное произведение устного народного творчества, а на свадебную поэзию и обряды вообще, выражая в концентрированном виде лишь основной смысл их. Он дает самостоятельное описание девичника, как человек, которому не раз приходилось видеть эту картину в жизни.

Поэт выступает не как простой созерцатель. Он стремится заглянуть в душу девушки, идущей под венец. Есенин говорит о ее привязанности к подружкам, о нежелании расставаться с девичеством, о предчувствии невеселой жизни с "угрюмым и ревнивым" мужем, о том, как ее примет новая родня ("Тяжело беседовать с золовкой"). Поэт показывает, как ее "сердце робкое охватывает стужа", как ей становится "стыдно и неловко" при одной мысли, что придется стоять перед женихом, который будет спрашивать ее "о девической чести". Есенин стремится к углубленному показу внутреннего мира человека, что характерно для его лирики вообще.

Более подробное описание свадьбы дано в повести "Яр". Однако и здесь нет развернутых картин, передающих весь ход обряда. Есенин главным образом останавливается на тех деталях, которые необходимы для того, чтобы читатель смог лучше понять отдельные образы и события.

Неудачно сложившаяся жизнь Кости и Анны объясняется косностью семейных традиций. Есенин показывает это, привлекая свадебный обряд. Как было принято, устройством личной жизни Кости занялись родители. Отец "загадал женить сына... на золовке своей племянницы" (IV, 15). Решение это возникло не потому, что Костя питал к ней чувства, а потому, что "парню щелкнул двадцать шестой год, дома не хватало батрачки, да и жена Анисима (Анисим - отец Кости, - В. К.) жаловалась на то, что ей одной скучно и довериться некому" (IV, 15). Косте же "не в охоту... было жениться, да не захотелось огорчать отца" (IV, 18). Его отказ был бы воспринят родителями и окружающими как непочтение. О настроении Анны не говорится вообще, ибо с желаниями невесты обычно не считались. Молодые не могли хорошо узнать Друг друга, так как женили их очень быстро: на преображение (6 августа) сосватали, а на покров (1 октября) сыграли свадьбу.

Рисуя день свадьбы, Есенин еще раз подчеркивает, что обручение молодых происходило наспех. Приданое невесты везли на "несправленных дрогах", а ведь ни семья Анны, ни семья Кости не были бедными (та и другая держали работника).

Свадебный обряд используется и для характеристики духовенства. Есенин изображает его жадным, наживающимся за счет народа, особенно по праздникам. Дружка привез попу "вязку кренделей, с прижаренной верхушкой лушник¹ и с четвертью вина окорок ветчины" (IV, 15). Тот, выйдя из горницы, в первую очередь спросил: "Зубок привез?" (т. е. подарок новорожденному), потом "глянул на сочную, только вынутую из рассола ветчину и ткнул в красниковую любовину² пальцем.

¹ (Лушник - ситный хлеб, испеченный с луком, пережаренным в масле.)

² (Любовина - постная часть соленого свиного мяса)

- Хорошая" (IV, 15).

Появление дьячка с дьяконом начинается с "главного":

- "Есть, - щелкнул дьячок под салазки.

- Опосля, опосля, - зашептал дружко.

- Чего опосля?.." (IV, 16).

В описании свадебного обряда Есенин опять представил дьячка с дьяконом, которые сидели и косились "как сваха, не заткнув пробки, болтала пузырившееся вино" (IV, 18).

Показывая переживания лесника Филиппа, вызванные смертью его отравившейся сестры Лимпиады, Есенин привлекает элементы похоронных причитаний и добивается большой выразительности. Мы ярко представляем себе, как Филипп, "склонившись на колени, закрылся руками и заголосил по-бабьему.

- Ой, не ходила бы девка до мельника, не развивала бы свою кудрявую косу, не выскакивала бы в одной сорочке по ночам, не теряла бы ты девичью честь.

Ползал, подымал осколки чашки и подносил к носу.

- Ох ты, бесталанная головушка, при тебе спорынья в поле вызрела, и на погибель ты свою ее пожинала" (IV, 139).

Плач Филиппа напоминает народное причитание, переданное прозой. Здесь и обращение к умершей, и упреки в ее адрес, и изображение причины смерти, и употребление уменьшительно-ласкательных суффиксов, восклицаний, народных слов и выражений.

Но вопли исполнялись женщинами.¹ Почему же в таком случае Лимпиаду о:плакивает мужчина? Это кажущееся нарушение истины в данном случае является жизненной правдой и проливает свет на многое.

¹ (Мысль о существовании "мужских плачей" обосновывает В. Г. Базанов в статье "О социально-эстетической природе причитаний" ("Русская литература", 1964, № 4, стр. 77 - 104). Между прочим, мужское причитание встречается в поэме Н. А. Некрасова "Мороз, Красный нос" в эпизоде похорон Прокла.)

Оно свидетельствует о безысходном горе Филиппа. Он настолько потрясен смертью сестры, что не замечает, как начинает причитать в духе народных плачей, которые ему были хорошо знакомы. Последнее говорит и о его поэтических способностях.

Стон его души дает возможность понять силу привязанности Филиппа к Лимпиаде, что по своему характеру граничит с материнской любовью. Перед нами невольно заново оживают картины давно минувших дней. Мы видим, как Филипп моет девочку и стирает белье. Короче говоря, после смерти родителей брат сумел своей теплотой и заботой заменить Лимпиаде мать и отца.

Филипп был одинок и оторван от внешнего мира. Он еще сильнее почувствовал это после смерти сестры. Вот почему ему и в голову не приходит обратиться к кому-либо за помощью или позвать плакушу.

Причитание Филиппа отражает состояние похоронной обрядности в начале XX в. Погребальные традиции к этому времени существенно изменились. Крестьяне часто обходились и без воплениц, сами оплакивая умерших, погребальная театральность постепенно отступала на задний план, давая место естественным чувствам. Но в то же время народ сохранил в памяти те элементы поэтики традиционных плачей, которые гармонировали с печальным настроением.

Чтобы не нарушить жизненной правды, писатель, изображающий современную действительность, должен подходить к причитаниям и в целом к обрядовой поэзии еще более осторожно, однако не следует пренебрегать этим видом народного искусства, содержащим большой опыт в передаче глубоких, часто драматических переживаний и различных оттенков настроения.

Остановимся еще на двух ранних произведениях Есенина - "Поминки" (1915) и "За рекой горят огни..." (1915 - 1916).

Первое стихотворение наглядно показывает, как шел у Есенина отбор фольклорно-этнографического материала, какие стороны обряда привлекали поэта и какое дальнейшее развитие они получили в его произведении.

Поминки были одним из самых распространенных и устойчивых обрядов на Руси. Они справлялись "в день похорон, и в третины, в девятины, в полусороковины, в сороковины, в годовщину, или раз в год, в родительскую (Дмитриеву) субботу, либо в красную-горку, на Фоминой".¹

¹ (В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 3, стр. 273.)

Обряды, сопровождавшие этот народный обычай, имели свои особенности в зависимости от того, когда отмечали поминки, где (дома, в церкви, на кладбище) и в какой местности. Но в целом они включали следующие моменты: "Во время поминальных дней родные и знакомые служат или в церкви, или на самой могиле панихиды, и потом раздают задушие (милостыню за упокой душ). - Поплакав и порыдав над могилами своих родных, усаживаются тут кружком и начинают поминальную трапезу".¹ На могилы приносят "пироги, калачи, кашу, кутью, яйца и разные жареные и вареные кушанья... по совершении литии, священник с причетом и поминавшие съедают все принесенное".² В некоторых местах "поселяне пашут... могилы родных во время поминок, то есть сметают с могилы сор, стелют на нее платок и потом рассказывают вслух покойникам, что случилось после их смерти",³ "женихи, особенно невесты... ходят на кладбища просить совета и благословения у своих покойных родителей на брачный союз, кладут на их могилы яйца".⁴ В ряде районов России был распространен обычай сыпать на могилы "хлебные зерна - жита, овца и ржи - для птиц".⁵

¹ (А. Терещенко. Быт русского народа, ч. III, СПб., 1848, стр. 121 - 122.)

² (Там же, ч. V, стр. 28.)

³ (Там же, ч. III, стр. 123.)

⁴ (И. Снегирев. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, т. III, стр. 53.)

⁵ (П. В. Шейн, т. I, вып. 2, стр. 794.)

В стихотворении "Поминки" поэта привлекает не ритуал обряда, а -человек и его быт. Есенин стремится охарактеризовать людей, которые во время поминок оказались на кладбище, показать причины, приведшие их сюда.

Стихотворение начинается с описания унылой и однообразной картины:

Заслонили ветлы сиротливо 
Косниками мертвые жилища. 
                (I, 170)

Однако этот пейзаж гармонирует с настроением только тех, кто пришел оплакивать своих близких: "Причитают матери и крестны, голосят невесты и золовки". Остальные же заняты своими мелкими помыслами. Кругом царит житейский практицизм и безразличие к окружающим. Дьячок, привыкший к своему делу, поет монотонно, не вникая в смысл слов, "длинный поп в худой епитрахили подбирает черные копейки". Нищие, довольные промыслом, "вяжут... над сумками бечевки".

Стихотворение "За рекой горят огни...", пожалуй, единственное произведение, которое целиком построено на описании обряда и тем отличается от таких стихотворений, как "Зашумели над затоном тростники...", "Троицыно утро, утренний канон...", "Девичник", "Поминки", в которых народная обрядность играет как бы вспомогательную роль и способствует более глубокому раскрытию характеров. Поэт описывает обычаи в ночь па Ивана Купалу (с 23 на 24 июня): зажигание костров ("За рекой горят огни, погорают мох и пни"), гулянье молодежи ("пляшет девок корогод", "а нам радость, а нам смех"). А строчка "Плачет леший у сосны" отражает народное представление о том, что эта ночь полна чудесных явлений, действий колдунов, леших, ведьм, чертей.¹

¹ (См. описание Ивана Купалы в книгах: И. Снегирев. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, т. IV, стр. 18 - 50; А. Терещенко. Быт русского народа, вып. V, стр. 51 - 97; И. П. Калинский. Церковно-народный месяцеслов на Руси. СПб., 1877, стр. 145 - 151; А. А. Коринфский. Народная Русь. М., 1901, стр. 308 - 315, и др.)

Есенину не пришлось прибегать к специальной обработке фольклорного материала, потому что он вполне отвечал замыслам автора. Иван Купала - это один из тех народных обрядов, который приобрел характер игры и сопровождался весельем молодежи. В связи с этим интересно отметить, что стихотворение напоминает народные хороводные песни. Есенин употребляет рефрен ("Ой, купало, ой, купало"), после которого повторяется предыдущий стих:

А у наших у ворот 
Пляшет девок корогод. 
Ой, купало, ой, купало, 
Пляшет девок корогод. 
              (I, 197)

То же самое встречается и в народных песнях:

Из-за лесу, лесу темного, 
Из-за садику зеленова, 
Ой ляли, ляли, из садику зеленого.1

¹ (П. В. Шейн, т. I, вып. 1, стр. 70.)

Как видим, раннее творчество Есенина глубоко уходит своими корнями в фольклорную обрядность. Поэтом упоминаются многие традиционные народные обычаи. И если собрать в единое целое те крупицы обрядовой поэзии, которые у него разбросаны по различным произведениям, то получится довольно широкое полотно, где народнопоэтические самородки займут видное место.

В предоктябрьский период к народной обрядности обращались и другие крестьянские (а иногда и пролетарские) поэты. Своеобразие подхода Есенина к обрядовой поэзии ярко вырисовывается в сопоставлении его творчества с произведениями Д. Бедного и Н. Клюева.

Д. Бедный уже в дооктябрьский период стоял на позициях марксистской эстетики и выражал идеи большевистской партии; его творчество было тесно связано с политической жизнью страны. Поэзия для Д. Бедного являлась средством революционного преобразования действительности, могучим оружием идейного воспитания угнетенного народа. На первый план он выдвигал агитационную сторону искусства, его злободневность. С этих позиций Д. Бедный подходил и к устной народной словесности.

Опираясь на фольклор, он стремился понять характер простого человека, думы и настроения масс, усвоить эстетические нормы народного искусства, чтобы, создавая произведения, близкие по духу народным, учить и воспитывать массы.

Д. Бедный в основном использовал неиссякаемые возможности народного языка и общую форму фольклорных творений, но, когда дело доходило до конкретного материала (идея, образ, мотив и т. д.), он вносил в него, как правило, существенные изменения, ибо этот материал часто не отвечал тем задачам, которые ставил перед собой поэт. Он придавал социальную окраску устно-поэтическому источнику, переосмысливал и переиначивал его основу - особенно обрядовой поэзии, которая отражала патриархальные стороны крестьянского быта. В этих целях Д. Бедный нередко прибегал к подробным описаниям, к целым переложениям фольклорных произведений.

Это можно проиллюстрировать на обращении Д. Бедного к народному празднику Ивана Купалы ("Про землю, про волю, про рабочую долю"). Поэт останавливается только на одном из моментов обрядности - на поисках цветка, приносящего счастье, который можно найти лишь в эту ночь, - но зато передает все детали и подробности, наполняя их революционным содержанием. Батрак Лука задумывается над тем, почему "люд бедный, городской, - в когтях у богачей, деревней правят толстосумы". Он добывает "заветный цвет разрыв-травы" для того, чтобы раздать клады беднякам, сделать так, чтобы все богатство принадлежало народу, чтобы "люд черный, трудовой" мог жить "на своей на полной воле". Не выдержав трудностей, Лука пал духом и выпустил из рук узелок, в котором находились заветные цветы. Д. Бедный призывает народ стойкости, чтобы не похоронить своих надежд, как Лука.¹

¹ (Д. Бедный, Собрание сочинений в 8 томах, т. 2. М., 1964, стр. 241 - 245. В дальнейшем ссылки на это издание даны тексте.)

Смысл народного поверья здесь совершенно изменен. Герой ищет счастья не для себя, а для обездоленных масс; воплощением темных сил являются представители господствующих классов. От фольклорного источника осталась лишь общая сюжетная канва и живой разговорный язык, простой и доходчивый. Путем переосмысления Д. Бедный стремится подтянуть сознание читателя до передовых идей. Недаром эта часть произведения имеет подзаголовок "Большевистская сказка".

Есенин же, обращаясь к фольклорным истокам, стремится найти в них такие элементы, которые помогли бы глубже раскрыть психологию, мысли и чувства простого человека, дали бы возможность усилить лирические начала произведения. Его творчество впитало в основном лишь отдельные крупицы обрядовой поэзии, которые, пройдя сквозь призму есенинского мироощущения, органически вплетались в произведения художника. Есенин шел от частностей (элементов) и создавал такие произведения, которые по своему рисунку трудно было отделить от фольклорных творении, тогда как Д. Бедный, как правило, использовал фольклор в самом общем виде. Для него главное состояло в том, чтобы произведение по своей форме напоминало народное. Поэтому у Д. Бедного много стихотворений, созданных на манер народных песен, частушек, сказок и т. д. Он редко использует фольклорную поэтику, между тем как Есенин широко опирается на нее. У Д. Бедного трудно обнаружить, скажем, народную символику, параллелизмы, одухотворение природы. Здесь он идет по пути освоения литературных традиций.

Н. Клюев широко ориентировался на обрядовую поэзию и вообще на патриархальные виды устного народного творчества. В отличие от Есенина и Д. Бедного, в его произведениях менее заметно поэтическое "я". Его интересуют и общая структура фольклорных жанров, и их отдельные элементы.

Подобно Есенину, Клюев нередко привлекает обрядовую поэзию для раскрытия человеческих переживаний ("Свадебная", "Косогоры, низины, болота...", "Ах, подруженьки-голубушки...", "Ивушка зелененька"). Но его "фольклорные" произведения не передают так тонко и глубоко разнообразие душевных оттенков, как стихи Есенина. Клюев любуется кондовой Русью, видя в ней неизменную сущность настоящей жизни крестьянства ("Осенюсь могильною иконкой...", "Беседный наигрыш"). Когда традиционные обычаи используются им для выражения религиозных убеждений, они скорее связаны не с народной, а церковной обрядностью ("Стих о праведной душе", "Прославление милостыни"). Все это, а также злоупотребление диалектизмами и христианской символикой приводит к архаизации и затуманиванию смысла его стихотворений.

Различный подход указанных поэтов к народным обрядам проявляется еще в одном существенном моменте. Если в творчестве Есенина и Клюева обрядовая поэзия связана с изображением жизни простого человека, то Д. Бедный использует ее и для показа (правда, уже в сатирическом плане) представителей господствующего класса. Так, в стихотворении "Голодная пасха" он выводит образ лицемерного сановника, который в "пасхальный день, приняв причастье", "хвалил простой народ" и учил сына любить его, но когда к нему, протягивая руку, с мольбой обратился бедняк, то он побагровел, позвал городового и возмущался тем, что не гонят "в шею попрошаек" (1, 59 - 60). В стихотворении "Катавасия" смешно выглядят дьякон Кир и поп Афанасий, подравшиеся из-за того, что никак не могли найти виновника, который "стибрил калачи панихидные" (1, 287). Произведение Д. Бедного "В церкви" изобличает низменные чувства богатея. "Туз-лабазник" "перед иконою престольной в светлый праздник скорбел душой" не о том, чтобы ему отпустили грехи, а о том, чтобы бог ему подвалил "барыш в сто тысяч", после чего он обещает жить "по закону" (2, 11).

В творчестве Есенина таких резких социальных картин мы не встретим. У него только намечается процесс сатирического изображения духовенства ("Поминки", "Яр"). В поэзии Клюева эта тема и не ставится.

Итак в подходе к обрядовой поэзии Есенин был весьма своеобразен и оригинален. Он проявил тонкое поэтическое чутье, используя ее в такой мере, в какой этого требовала реальная, действительность его времени. Даже в таком эпическом произведении, отражающем жизнь деревни, как повесть "Яр", народная обрядность занимает незначительное место, словно поэт предвидит дальнейший процесс ее вымирания.