4. Драма "Пугачев"

Особенности работы Есенина над фольклором в этот период ярко видны в драматической поэме "Пугачев" (1921).

Не удивительно, что поэт после Октября обратился к пугачевскому восстанию. Во-первых, он постоянно интересовался историческим прошлым России. Во-вторых, революция и гражданская война обострили его классовое чутье. Теперь перед нами не просто героические личности, как Евпатий, выступающий против иноземных захватчиков, или Марфа Посадница, отстаивающая "вольницы бражные загулы", т. е. свободу вообще, а защитники обездоленного народа - Пугачев и его сподвижники. И в-третьих, только что отшумевшие бурные события своей социальной остротой, ненавистью к угнетателям, революционным порывом масс, появлением ярких натур в какой-то степени напоминали ту далекую эпоху, когда крестьянство выступало против самодержавия и помещиков. Одним словом Есенин затрагивал допросы, которые волновали современного поэту читателя.

Связь драматической поэмы с современностью ощущал не только автор, говоривший о "Пугачеве", что "это действительно революционная вещь".¹ В. Кириллов вспоминал, что после чтения Есениным поэмы в Доме Печати "все выступавшие с оценкой "Пугачева" отметили художественные достоинства поэмы и указывали на ее революционность".² ""Пугачев" - поэма наших дней",³ - писал один из критиков того времени.

¹ (Владимир Кириллов. Встречи с Есениным. В сб.: Сергей Александрович Есенин. Воспоминания. Под ред. И. В. Евдокимова. М. - Л., 1926, стр. 174.)

² (Там же.)

³ (Михаил Павлов. "Есенин. Пугачев, П., 1922". [Рец.]. "Книга и революция", 1922, № 7, стр. 58.)

Аналогию между двумя различными эпохами революционного движения масс чувствовали многие писатели того времени и не случайно в те годы появляется ряд произведений о вождях крестьянских восстаний.

Есенин ощущал точки соприкосновения современности с прошлым еще и потому, что, изображая пугачевское движение, пошел по линии психологизации характеров. Поэта в первую очередь интересовали внутренние стимулы, заставляющие человека совершать те или иные поступки. Здесь раздумья о тяжелой судьбе и желание всадить ножи в "барские лопатки", проявление первых робких ростков протеста и молодецкий разгул, когда каждый "больше дорожит конем, чем разбойной своей головою", любовь к природе и животному миру, жажда жизни и низменное желание во что бы то ни стало спасти свою шкуру, самопожертвование, решимость бороться с врагом до конца и боязнь "оторваться от земли", безразличие к судьбе других, радость победы и горечь поражения, "былая мощь", когда "треть страны" находилась в руках, и осознание полного бессилия.

Одну из основных особенностей своей поэмы Есенин видел в лиризме. Поэтому он не захотел переделывать ее, когда речь зашла о постановке в театре: "Пусть театр, если он желает ставить "Пугачева", перестроится так, чтобы его пьеса могла увидеть сцену в том виде, как она есть".¹ Поэт подчеркивал, что его драма "является произведением лирическим".²

¹ (Иван Грузинов. Сергей Есенин разговаривает о литературе и искусстве. Изд. Всероссийского союза поэтов, М., 1927, стр. 11.)

² (Там же.)

Стремление передать драматизм крестьянского революционного движения второй половины XVIII в. определило не только лиризм произведения, но и ряд других его особенностей. В "Пугачеве" нет подробностей, последовательно передающих весь ход исторических событий, внимание сосредоточено главным образом на причинах восстания, вызванных жестокостями и насилием со стороны господствующих классов, на его успехе и поражении. Эти поворотные пункты давали возможность лучше проследить поведение героев, требуя, чтобы они заняли определенные позиции.

В поэме совершенно отсутствуют женские образы, которые, как считал Есенин, могут отвлечь внимание зрителя от основного. Поэтому, говоря о "Капитанской дочке" и "Истории Пугачева", он заметил: "У Пушкина сочинена любовная интрига и не всегда хорошо прилажена к исторической части. У меня же совсем не будет любовной интриги. Разве она так необходима? Умел же без нее обходиться Гоголь".¹

¹ (Иван Розанов. Мое знакомство с Есениным. В сб.: Памяти Есенина, М., 1926, стр. 42.)

Всего один раз непосредственно на сцене появляются защитники царского трона - в эпизоде расправы восставших казаков с Траубенбергом и Тамбовцевым. Поэт сознательно шел этим путем, ибо хотел показать психологию и мятежный дух крестьянства. Его не удовлетворяли произведения Пушкина о Пугачеве тем, что в них "очень мало имен бунтовщиков, но очень много имен усмирителей или тех, кто погиб от руки пугачевцев".¹

¹ (Там же, стр. 43.)

Очень редки массовые сцены, потому что Есенин хотел передать события, преломляя их через восприятие сильных натур. В центре драмы Пугачев, который, говоря словами поэта "был почти гениальным человеком",¹ и его сподвижники, многие из которых "были людьми крупными, яркими фигурами".² О том, что образ народного вождя занимает главное место в произведении, свидетельствует не только его содержание, но и следующее замечание Есенина. "Еще есть одна особенность в моей трагедии, - говорил он. - Кроме Пугачева, никто почти в трагедии не повторяется: в каждой сцене новые лица. Это придает больше движения и выдвигает основную роль Пугачева".³

¹ (Там же.)

² (Там же.)

³ (Там же.)

Художественные принципы, которыми руководствовался Есенин в это время, а также особенности построения поэмы, ее лирическая основа определили и своеобразие ориентации художника на фольклор.

Создавая "Пугачева", Есенин опирался на свой прежний опыт. В его произведении в той или иной степени нашли преломление многие устно-поэтические жанры, к которым поэт обращался и раньше. Но, в отличие от дореволюционного творчества, где нередко чувствовалась прямая ориентация на источники народного искусства, в драматической поэме устная народная словесность дает о себе знать опосредствованно, проявляясь то в общих принципах, то в отдельных ситуациях и приемах.

Так, драматическая напряженность отдельных сцен, глубина лиризма, неотделимость человека от природы, привязанность к животному миру - все это передано с окраской, свойственной народной лирике и обрядовой поэзии. Таково душевное состояние Хлопуши в тот момент, когда он, "местью вскормленный бунтовщик", был подозрительно встречен в лагере Пугачева. А ведь он "три дня и три ночи блуждал по тропам", чтобы вместе с ним выступить против злодеев, которые "заковали в колодки и вырвали ноздри сыну крестьянина Тверской губернии" (IV, 178 - 182).

Еще более напряженной является сцена предательства Пугачева. С какой горечью восклицает он, узнав об измене и все еще не веря в нее:

Боже мой, что я слышу? 
Казак, замолчи! 
Я заткну твою глотку ножом иль выстрелом... 
Неужели и вправду отзвенели мечи? 
Неуель это плата за все, что я выстрадал? 
Нет, нет, нет, не поверю, не может быть! 
Не на то вы взрастали в степных станицах, 
Никакие угрозы суровой судьбы 
Не должны вас заставить смириться. 
Вы должны разжигать еще больше тот взвой, 
Когда ветер метелями с наших стран дул. 
Смело ж к Каспию! Смело за мной! 
Эй вы, сотники, слушать команду! 
                                (IV, 193)

А сколько теплоты и лиризма в картине, где Пугачев, попадая в руки предателей и предчувствуя близкий конец, вспоминает о юности, которая "как майская ночь, отзвенела черемухой в степной провинции" (IV, 196).

Как сильно нужно любить и понимать окружающий растительный и животный мир, чтобы говорить о нем такими словами:

Мне нравится запах травы, холодом подожженной, 
И сентябрьского листолета протяжный свист. 
Знаешь ли ты, что осенью медвежонок 
Смотрит на луну, 
Как на вьющийся в ветре лист? 
По луне его учит мать 
Мудрости своей звериной, 
Чтобы мог он, дурашливый, знать 
И призванье свое и имя. 
                        (IV, 171)

Не трудно заметить, что природа принимает самое активное участие в жизни героев, неразрывно связана с их чувствами и настроением. В приведенном отрывке Есенин использует прием одухотворения природы, широко распространенный в фольклоре.

Безусловно, все эти описания чисто есенинские. Но не будь его творчество так органически слито с народной поэзией, возникли бы другие картины, которые, может быть, и не уступали по силе и выразительности, но по колориту были бы совершенно иными.

В целях раскрытия внутреннего мира человека Есенин широко опирается и на другие приемы фольклорной поэтики. Оригинальным является его подход к народной символике. Предсказывая поражение крестьянского восстания, он пишет:

Около Самары с пробитой башкой ольха, 
Капая желтым мозгом, 
Прихрамывает при дороге. 
Словно слепец, от ватаги своей отстав, 
С гнусавой и хриплой дрожью 
В рваную шапку вороньего гнезда 
Просит она на пропитанье 
У проезжих и у прохожих. 
Но никто ей не бросит даже камня. 
В испуге крестясь на звезду, 
Все считают, что это страшное знамение, 
Предвещающее беду. 
                               (IV, 183)

То же предвещает и "луны лошадиный череп", который "каплет золотом сгнившей слюны" (IV, 184). Разгром повстанцев передается зловещим символом: "В воздух крылья крестами бросают крикливые птицы" (IV, 188). А осень символизирует гибель Пугачева и его замыслов. Это она,

Злая и подлая оборванная старуха... 
Хочет, чтоб сгибла родная страна 
Под ее невеселой холодной улыбкой. 
                         (IV, 195)

В устном народном творчестве встречается подобная символика (черный ворон, кресты, увядание и осыпание листьев), но форма ее совершенно иная. У Есенина символ осени несет в себе новые смысловые оттенки, означая не только закат жизни, но и погребение свободы, которой так добивался народ. Первые же два символа ("с пробитой башкой ольха" и "луны лошадиный череп") созданы самим поэтом на основе народно-поэтических традиций.

Бесспорно, в "Пугачеве" поэт идет по пути ориентации на народную символику, совершенно утратив интерес к церковно-христианской орнаментике. Лишь один раз в поэме упоминается Каин, но этот образ, взятый из библейских легенд, получил весьма широкое распространение как в искусстве вообще, так и в разговорной речи.

Большое место в драматической поэме занимают повторы. Этот художественный прием распространен и в устном народном творчестве, где встречаются разнообразные виды повторений (троекратное, тавтологическое, в начале нескольких строчек, в конце одной и в начале другой строки и т. д.), используемые в самых различных целях: для показа душевного состояния человека, для выделения слова, для создания ритмического рисунка и т. д.

В "Пугачеве" повторы выполняют в основном одну функцию - помогают глубже раскрыть переживания и эволюцию нравственного состояния героев, а также передать драматизм ситуации. Чаще всего встречаются троекратное и двукратное повторения, при помощи которых одни и те же слова и выражения приобретают все новые и новые оттенки. Здесь поэт пошел по пути расширения и углубления психологической функции повторений, т. е. той линии, которая идет от народных лирических песен.

Возьмем хотя бы сцену, где показан Караваев, стоящий в дождливую ночь на страже, "чтоб не пробрался вражеский лазутчик". Его гнетет одиночество. Ночная темнота грозит постоянной опасностью. Ему приходится напрягаться, быть сосредоточенным, ругать "проклятый дождь". Ко всему этому Караваев, предвидя "расправу за мятеж", хочет скорее отправиться туда, где "принимает всех с Екатериною воюющий султан". Он надеется, что это его последняя ночь, полная тревожных предчувствий. Главное, чтобы она прошла благополучно. И вдруг... Караваев забеспокоился:

          Караваев 
Но что там? Кажется, шаги? 
Шаги... Шаги... 
Эй, кто идет? Кто там идет? 
          Пугачев 
Свой... Свой... 
Караваев Кто свой? 
          Пугачев 
Я, Емельян. 
          Караваев 
А, Емельян, Емельян, Емельян! 
Что нового в этом мире, Емельян? 
Как тебе нравится этот дождь? 
          Пугачев 
Этот дождь на счастье богом дан, 
Нам на руку, чтоб он хлестал всю ночь. 
          Караваев 
Да, да! Я тоже так думаю, Емельян. 
Славный дождь! Замечательный дождь! 
                                 (IV, 170)

Какова же психологическая функция всех этих повторов? Многое объясняется тем, о чем уже было сказано выше. Так, настороженность и нервозность Караваева заставляют его трижды произнести слово "шаги". Сначала он обращается к себе, спрашивая, действительно ли кто-то идет. Не убедившись в этом, отвечает неуверенно - шаги. Только третье повторение свидетельствует о том, что герой окончательно утвердился в своих предположениях. Затем Караваев с волнением, но быстро и громко окликает: "Эй, кто идет? Кто там идет?" Из-за плохой погоды ему приходится дважды повторить вопрос, чтобы быть уверенным, что приближающийся человек услышит окрик. По той же причине Пугачев, успокаивая часового, два раза произносит слово "свой". Однако Караваева это не устраивает. Он уточняет: "Кто свой?" Но теперь без повторений, так как человек подошел уже очень близко.

Узнав вождя, Караваев радостно восклицает: "А, Емельян, Емельян, Емельян!" В этих повторениях заметно и возбуждение после только что пережитой тревоги (Караваев все еще не может прийти в себя), и свободный вздох оттого, что перед ним свой человек, т. е. все обошлось благополучно, и надежда на освобождение от гнетущего одиночества. Боясь как бы Пугачев не ушел, он тут же начинает задавать ему вопросы. При этом Караваев опять называет его по имени, чтобы заставить того непременно вступить с ним в разговор.

Пугачев заявляет, что ему нравится такая погода. Он связывает с ней далеко идущие планы:

Знаешь? Эта ночь, если только мы выступим, 
Не кровью, а зарею окрасила б наши ножи, 
Всех бы солдат без единого выстрела 
В сонном Янке мы могли уложить... 
                                (IV, 171)

Караваев еще не знает об этих замыслах вождя. Пугачев скажет ему о них несколько позже. И тем не менее он быстро перестраивается. "Да, да! Я тоже так думаю, Емельян", - говорит Караваев. Он верит своему атаману и хочет подчеркнуть, что придерживается тех же взглядов, что и Пугачев. Дважды поспешно произнесенное "да" должно было убедить Пугачева в том, что перед ним не трусливый человек, ибо Караваеву теперь неловко за свое малодушие, особенно заметнее на фоне спокойной уверенности Емельяна, который один смело бродит в дождливую ночь. (Из последующего разговора выясняется, что Пугачев "нынче вечером, в темноте скрываясь,.. правительственные посты осмотрел"). С другой стороны, Караваеву стало легче в присутствии человека и потому ему кажется, что действительно нет ничего особенно плохого в дожде.

Подобным образом можно было бы рассмотреть и другие повторы, встречающиеся в поэме. Но и приведенного примера достаточно, чтобы убедиться, какую важную психологическую функцию они выполняют в произведении. Каждый повтор возникает как отражение душевных движений героя, которые тонко чувствует поэт, создавая ту или иную сцену.

Обилие повторений нельзя объяснять случайностью или неряшливостью и принимать их за "стилистические недостатки" или "дешевый ритмический прием",¹ как это делалось некоторыми критиками. Ведь Есенин оттачивал каждое слово и выражение. Достаточно напомнить, что отдельные строки и строфы в рукописи имеют до двадцати и более вариантов, которые по объему в три с лишним раза больше самой поэмы.²

¹ (Е. Шамурин. "Пугачев" С. Есенина. "Культура и жизнь", 1922, № 1 - 3, стр. 76.)

² (Подробно см.: В. Земсков. Как создавался "Пугачев" Сергея Есенина. "Урал", 1960, № 5, стр. 159 - 166.)

Еще М. Горький заметил, что повторы играют в "Пугачеве" важную роль. Он вспоминал, как Есенин "совершенно изумительно прочитал... вопрос Пугачева, трижды повторенный:

Вы с ума сошли?

- громко и гневно, затем тише, но еще горячей:

Вы с ума сошли?

И, наконец, совсем тихо, задыхаясь в отчаянии:

Вы с ума сошли? 
Кто сказал вам, что мы уничтожены?"1

¹ (М. Горький, Собрание сочинений в тридцати томах, т. 17. Гослитиздат, М., 1952, стр. 63.)

В связи с "Пугачевым" нужно говорить не столько о фольклоризме поэмы (фольклорные элементы здесь не играют существенной роли, не они определяют сюжет и стиль), сколько о народности и историзме, о самом характере изображения крестьянского движения, его сильных и слабых сторон.

Рассматривая народно-поэтические истоки драмы, не следует забывать, что в ней нет той фольклорности, которая была характерна для ранней лирики Есенина. Теперь подкрепить опосредствованные связи творчества Есенина с фольклором явными параллелями практически невозможно. Любой пример из народного источника не отразит природы есенинского образа и будет грубейшей натяжкой. И надо ли выискивать параллели? Поэт овладел всей суммой фольклорной поэтики и, отталкиваясь от нее, идет своим, в высшей степени оригинальным путем.

Историзм поэмы проявляется в правдивом изображении того широкого размаха, который приобрело восстание Пугачева благодаря поддержке его уральскими рабочими и населением окраин России.

Мы слышим "гортанную речь татар", идущих на Казань вместе с пугачевцами. Сам Емельян, придавая большое значение этому многонациональному союзу, заявляет:

Нам мало того простолюдства, 
Которое в нашем краю, 
Пусть калмык и башкирец бьются 
За бараньи костры средь юрт! 
                        (IV, 176)

Поэт правдиво передает взгляды крестьянства на происходящие события. Народ не представляет себе иной формы правления, кроме монархической, но верит в возможность появления доброго царя, который защищал бы интересы угнетенных. Таким царем народные массы считают Пугачева, восставшего против помещиков и Екатерины, несправедливо занявшей престол. Бесспорно, многие (особенно приближенные Пугачева) знали, что он самозванец, но шли за ним, так как ненавидели угнетателей. Однако определенная часть крестьянства видела в нем законного наследника престола. Да и сам Пугачев не знал лучшего способа поднять массы, как объявить себя императором Петром. Когда соратники Емельяна с недоверием отнеслись к идее самозванства, он заявил:

... этим кладбищенским планом 
Мы подымем монгольскую рать! 
                    (IV, 176)

Царистские иллюзии нашли свое отражение и в исторических песнях о Пугачеве:

Полтора года страдали: 
Все царя себе искали. 
Нашли себе царя - 
Донского казака, 
Емельяна Пугача 
Сын-Ивановича.1

¹ (Песни, собранные П. В. Киреевским, вып. 9, М., 1872, стр. 245.)

Такие параллели, конечно, в первую очередь объясняются общностью темы. Но они свидетельствуют и о том, то Есенин подошел к освещению событий с народной очки зрения.

Поэма о Пугачеве потребовала от поэта изучения исторических событий, соответствующей подготовки, "вхождения в тему".

Есенин отмечал, что он "несколько лет... изучал материалы",¹ прежде чем приступил к поэме. "Зайдя как-то в книжный магазин, - вспоминает Е. Р. Эйгес, - я застала Есенина, сидящего на корточках где-то внизу. Он копался в книгах, стоящих на нижней полке, держа в руках то один, то другой фолиант, "Ищу материалов по Пугачевскому бунту. Хочу писать поэму о Пугачеве", - сказал Есенин" (IV, 311). Не исключена возможность, что среди этих книг были фольклорные сборники, из которых поэт мог бы почерпнуть материал о Пугачеве.

¹ (Иван Розанов. Мое знакомство с Есениным, стр. 43.)

Работа Есенина над драмой совпала с его поездкой в Среднюю Азию, которую он специально планировал. Поэт проехал по некоторым из тех мест, где происходило восстание Пугачева. Поезд двигался очень медленно. Как пишет В. Земсков, весь путь от Москвы до Ташкента длился тогда три-четыре недели.¹ На продолжительные стоянки Есенин жаловался в письме к А. Б. Мариенгофу: "... сутки, другие, третьи, четвертые, пятые, шестые, едем-едем, а оглянешься в окно - как заколдованное место проклятая Самара" (V, 144).

¹ (В Земсков. Сергей Есенин в Ташкенте. "Звезда Востока", 1960, № 3, стр. 139 - 141.)

Во время поездки и стоянок поэт мог услышать из уст народа рассказы, легенды, песни, сказы о Пугачеве. Трудно представить, чтобы, работая в это время над драмой, он не интересовался сведениями о народном вожде. Во всяком случае в поэме Есенина наряду с другими фольклорными жанрами чувствуются следы народных исторических песен.

Говоря об этом, следует иметь в виду не только прямые параллели, но и общее стремление поэта передать исторические события эпохи. Появление Пугачева на Яике, расправа казаков с начальством, осада Оренбурга и голод в городе, который "ест лягушек, мышей и крыс", захват восставшими большой территории, потеря врагом "по Приволжью всех складов и пристаней", поход повстанцев на Казань, захват ими Челябинска, Осы, Сарапуля, предательство после неудач - все это конкретные исторические факты. Поэтому неверно было бы утверждать, что в драматической поэме нет исторического фона и в этом искать причины ее слабости.

"Пугачев" является этапным произведением, которое, несмотря на следы имажинизма, свидетельствует о том, что Есенин выбрал путь реализма, стал более четко понимать социальные процессы и окончательно отошел от неопределенно-космического изображения событий, христианской образности и параллелей, что имажинизм был для него чуждым явлением, временным заблуждением, не задевшим основ творчества поэта, ибо смысловая сторона произведения, интерес к народной жизни и проблемным темам всегда стояли у него на первом месте. Не случайно сразу же после выхода в свет пьесы в критике появились утверждения, что "Есенин больше имажинизма. Есенин, "пусть в цилиндре и лаковых башмаках", связан с народной стихией".¹

¹ (Михаил Павлов. "Есенин. Пугачев", стр. 57.)

Еще красноречивее высказывание самого поэта, относящееся к периоду работы над "Пугачевым": "Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада. Мне ставится в вину, что во мне еще не выветрился дух разумниковской школы, которая подходит к искусству, как к служению неким идеям.

Собратья мои увлеклись зрительной фигуральностью словесной формы, им кажется, что слова и образ это уже все.

Но да простят мне мои собратья, если я им скажу, что такой подход к искусству слишком несерьезный" (V, 55).

В то же время драматическая поэма показывает, к каким отрицательным результатам могут привести формалистические увлечения. В "Пугачеве", в высшей степени психологическом творении, имажднированная речь мешает проникнуться теми чувствами, которыми полны герои пьесы. Еще современники поэта говорили о "Пугачеве", как о неудавшемся произведении. "Это его сильно огорошило",¹ - вспоминал Н. Полетаев. Но зато заставило задуматься над причинами своих творческих просчетов. Наряду с другими обстоятельствами драма помогла поэту понять порочность имажинизма, убедила в необходимости отхода от его теоретических установок. Характерно, что она была тем созданием, на котором заметно сказались отрицательные последствия этого формалистического объединения, и в то же время она была последним эхом имажинизма в творчестве Есенина, ибо в дальнейшем поэт круто повернул на новый путь, хотя официально от своей "собратий" отмежевался лишь в августе 1924 г., поместив в газете "Правда" заявление о роспуске группы.

¹ (Н. Полетаев. Есенин за восемь лет. В сб.: Сергей Александрович Есенин. Воспоминания. Под ред. И. В. Евдокимова. М. - Л., 1926, стр. 103.)

Драматическая поэма свидетельствует не только о том, что Есенин всегда (даже в период сближения с имажинистами) был связан с народным творчеством, но и о том, что фольклор помогал ему преодолевать временные заблуждения, наталкивая его на путь правдивости и простоты. Народная словесность, при непосредственном участии которой складывалась художественная форма мышления Есенина, надежно ограждала поэта от сколько-нибудь серьезных и существенных влияний формализма.