Истоки
Нет поэта без родины.
К вершинам поэзии Сергей Есенин поднялся из глубин народной жизни. "Рязанские поля, где мужики косили, где сеяли свой хлеб", были страной его детства.
Мир народно-поэтических образов окружал его с первых дней жизни:
Родился я с песнями в травном одеяле. Зори меня вешние в радугу свивали.
Вырос я до зрелости, внук купальской ночи, Сутемень колдовная счастье мне пророчит*.
* (Все произведения и письма С. Есенина цит. по изд.: Есенин С. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Художественная литература, 1977-1980.)
И костер зари, и плеск волны, и серебристая луна, и шелест тростника, и необъятная небесная синь, и голубая гладь озер - вся красота родного края с годами отлилась в стихи, полные народной любви к русской земле:
О Русь - малиновое поле И синь, упавшая в реку, - Люблю до радости и боли Твою озерную тоску.
В сердце Есенина с юных лет запали грустные и раздольные песни России, ее светлая печаль и молодецкая удаль, бунтарский разинский дух и кандальный сибирский звон, церковный благовест и умиротворенная сельская тишина, веселый девичий смех в лугах и горе седых матерей, потерявших сыновей на войне.
От проникновенных стихов о стране "березового ситца", шири ее степных раздолий, шуме зеленых дубрав до тревожных стихов-раздумий о судьбах России в "суровые грозные годы" - каждый есенинский образ, каждая есенинская строка согреты чувством безграничной любви к Родине:
Но более всего Любовь к родному краю Меня томила, Мучила и жгла.
Село Константиново - родина Сергея Есенина - привольно раскинулось по правому высокому холмистому берегу Оки. Как и во времена поэта, здесь
Одна, как прежняя, белеется гора, Да у горы Высокий серый камень.
Отсюда открывается необъятный простор заливных лугов, поблескивающая гладь луговых озер и Старицы, затерявшейся в камышовых зарослях; убегающие вдоль перелески, а у самого горизонта - дымка лесов Мещеры.
Синее небо, цветная дуга, Тихо степные бегут берега, Тянется дым, у малиновых сел Свадьба ворон облегла частокол.
Снова я вижу знакомый обрыв С красною глиной и сучьями ив, Грезит над озером рыжий овес, Пахнет ромашкой и медом от ос.
Много повидали на своем веку эти "малиновые" рязанские села. В глубокое прошлое уходит их история. Далекие предки сегодняшних старожилов этих сел - "соколы-дружники" Евпатия Коловрата - стояли насмерть, защищая рязанскую землю от вражеских полчищ Батыя. А спустя столетия, когда ураган крестьянских восстаний Разина и Пугачева потряс до основания трон российских самодержцев, многие холопы рязанских князей, крепостные крестьяне, не желая гнуть спину на своих господ, бежали на Дон и Волгу и становились под знамена крестьянской вольницы. И не случайно с некоторыми героями этих легендарных времен встречаемся мы в юношеских произведениях Есенина - "Сказание о Евпатии Коловрате..." и "Ус". Да и само Константиново - одно из старейших рязанских приокских сел. Упоминания о Кузьминской волости и родном селе поэта можно встретить в старинных документах, относящихся к истории Рязанского края XVI-XVII веков.
В начале XVII века село Константиново было вотчиной родовитого боярина Василия Петровича Морозова. Позднее судьбами константиновских крестьян распоряжались двое крепостников-помещиков - княгиня Кропоткина и Олсуфьев, владевшие в Кузьминской волости лучшими земельными угодьями. Потом константиновские пастбища и барскую усадьбу в селе прибрал к рукам новый "хозяин", небезызвестный в те времена Кулаков, державший на Хитровом рынке ночлежные дома и трактиры, так выразительно описанные Гиляровским в его книгах о Москве.
Господский дом вместе с прилегающим к нему старинным парком Кулаков передал своей дочери - Л. И. Кашиной, которая владела константиновской землей до революции.
"В нашем Константинове, - рассказывает сестра поэта Александра Александровна, - не было ничего примечательного. Это было тихое, чистое, утопающее в садах село. Внизу, у склона горы, на которой расположено старое кладбище, был высокий бревенчатый забор, вдоль которого были рассажены ветлы. Этот забор, тянувшийся почти до самой реки, огораживавший чуть ли не одну треть всего константиновского подгорья, отделял участок, принадлежавший помещице Л. И. Кашиной... На противоположной стороне села выстроились в ряд ничем не примечательные, обыкновенные крестьянские избы, за дворами тянулись узкие длинные полоски приусадебных огородов или садов"*.
* (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 7, с. 208.)
Как и во всем малоземельном, бедном рязанском крае, константиновские мужики в большинстве своем имели жалкие, крохотные наделы земли. "Земля на полях не одинакова по своему плодородию, поэтому каждое поле делится на три-четыре части, и в каждой из них семья получает свою "долю". Доли эти так малы, - вспоминает сестра поэта, - что измеряются ступней или лаптем. Из-за недостатка земли и малоурожайности суглинистой почвы крестьяне наши, чтобы прокормить семью, вынуждены были искать дополнительных заработков"*. Нужда гнала людей в город. Отрывались от земли и константиновцы, иные с малолетства уходили "в ученики", иные всю жизнь занимались отхожими промыслами. Только некоторым удавалось на время "выбиться в люди": овладеть каким-нибудь мастерством, стать во главе ватаги плотогонов, плотницкой артели или, скопив "деньгу", искать торговой удачи. Но и тех, кто скопил "деньгу", проглатывали более крупные торговые акулы. Нелегким трудом доставался в царской России хлеб мастеровому человеку.
* (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 7, с. 211.)
По-своему через все эти тернии деревенской жизни прошли поколения за поколением Есенины и Титовы (родные по матери поэта) - потомственные константиновцы.
Здесь крестьянствовали прадеды поэта, "выбивались в люди" деды, здесь вырос его отец, провела свою нелегкую жизнь его мать; в Константинове отшумело деревенское детство будущего поэта.
"У меня отец - крестьянин, ну а я - крестьянский сын"*, - не без гордости писал поэт в 1925 году. О своих родовых крестьянских корнях Есенин с достоинством говорит в автобиографиях. "Я сын крестьянина", - читаем мы в начале автобиографии, написанной им в 1922 году. "Сын крестьянина Рязанской губ.", - сообщает поэт о себе в незавершенной автобиографии, относящейся к 1923 году. "Я родился, - писал Есенин в 1924 году в автобиографии, - в 1895 году 21 сентября** в селе Константинове Кузьминской волости Рязанской губ. и Рязанского уез. Отец мой крестьянин Александр Никитич Есенин, мать Татьяна Федоровна. Детство провел у деда и бабки по матери в другой части села, которое наз. Матово".
* (Тема "крестьянского сына" неоднократно возникает в стихах Есенина разных лет (см., например, "Матушка в Купальницу по лесу ходила...", "Русь", "Я - пастух; мои палаты...", "О Русь, взмахни крылами...", "Отчарь", "Я последний поэт деревни...", "Исповедь хулигана", "Возвращение на родину", "Мой путь" и др.). В них есть одна общая черта - гордость поэта своей крестьянской родословной, кровной связью с мужицкой Россией.)
** (Сохранилась "Выпись из метрической книги... о родившихся за 1895-й год" Казанской церкви села Константинова, выданная Есенину "для доставления в учебное заведение, для поступления", где в графе "День рождения" проставлена дата "Сентябрь, 21", а в графе "Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания" указывалось: "Села Константинова крестьянин Александр Никитич Есенин и законная жена его Татьяна Федоровна. Оба православного вероисповедания" (Центральный государственный архив литературы и искусства СССР, в дальнейшем ЦГАЛИ, ф. 190, оп. 1, ед. хр. 1).)
В этой и других автобиографиях, в своих письмах и стихах Есенин никогда не говорит, почему его детство прошло в доме деда. В автобиографии "О себе" он лишь уточняет время, с которого он находился в доме своего деда - Федора Андреевича Титова. "С двух лет, - пишет поэт, - был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей..."
Естественно, встает вопрос: как же прошли самые ранние годы жизни будущего поэта и почему он провел детство без матери и отца?
Когда-то на месте крестьянской избы, что стоит на усадьбе Есениных в Константинове, возвышался на пригорке ветхий двухэтажный дом, построенный дедом поэта - Никитой Осиповичем Есениным. "В молодости, - рассказывает Екатерина Александровна, - наш дедушка Никита Осипович Есенин собирался пойти в монахи, но до 28 лет никак не мог собраться, а в 28 лет женился на 16-летней девушке. За это намерение в селе прозвали его "монах", а бабушку, его молодую жену, - "монашка". С тех пор все поколение нашего дома носило прозвище "монахи" и "монашки"... После раздела со своими братьями* дедушка купил небольшой клочок земли и построил себе двухэтажный дом. Вся усадьба дедушки заключалась под домом..."**.
* (Яковом Осиповичем и Григорием Осиповичем Есениными.)
** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 305.)
Судя по всему, Никита Осипович Есенин был человек незаурядный (владел для того времени довольно прилично грамотой, часто "сочинял" односельчанам разного рода прошения), "много лет он был сельским старостой... и пользовался в селе большим уважением, как трезвый и умный человек"*. Не получив по разделу с братьями земли, Никита Осипович решает попытать счастья в другом деле и открывает мелочную лавочку, помещавшуюся в первом этаже его дома. В 1887 году, сорока лет, он умирает, оставив свою жену - бабушку поэта - Аграфену Панкратьевну с шестью малыми детьми. Вскоре после смерти мужа она вынуждена была прикрыть мелочную лавочку. Основной доход ей давали жильцы, которых она охотно пускала в свой дом: "В течение многих лет наш дом, который находился напротив церкви, заселяли монахи и художники, работавшие в церкви, которая в то время отделывалась"**.
* (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 305.)
** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 305-306.)
Когда первый сын Аграфены Панкратьевны Александр подрос, его отдали на выучку "мясному делу" к купцу Крылову в Москву. Позднее он стал работать там приказчиком*. "Отец наш, - рассказывает Екатерина Александровна, - был старшим сыном. В детстве он пел в церковном хоре. У него был прекрасный дискант. По всей округе возили его к богатым на свадьбы и похороны. Когда ему исполнилось 11-12 лет, бабушке предложили отдать мальчика в Рязанский собор, но в последний момент отец раздумал. Ему не хотелось всю жизнь носить черную рясу, и вместо собора его отправили в Москву "мальчиком" в мясную лавку"**. В 1893 году Александр Никитич Есенин женился на своей односельчанке Татьяне Федоровне - дочери константиновского крестьянина Федора Андреевича Титова, которая после свадьбы перешла жить в дом Есениных***. В этом доме родился и провел с матерью первые годы будущий поэт. Когда он родился, Александра Никитича не было в селе. По рассказам односельчан, "дали знать отцу в Москву, но он приехать не мог. Поднялись хлопоты подготовки к крестинам и придумывание имени новорожденному. Остановились на имени "Сергей". Татьяне - понравилось, а бабка Аграфена Панкратьевна запротестовала и "встала на дыбы". Ей казалось, что люди, носящие одно имя, обязательно походят друг на друга, и она боялась, что мальчик будет иметь сходство с их соседом Сергеем, носящим прозвище "кулак", которого Аграфена Панкратьевна видеть не могла. Свои опасения она высказала и священнику Смирнову, производившему "таинство крещения", тот сказал: "Что вы, что вы, Аграфена Панкратьевна, не бойтесь, он таким не будет, этот будет хороший, добрый человек!"****.
* (После революции Александр Никитич стал заведовать государственным магазином, открытым в помещении бывшей купеческой лавки. В 1918 году ввиду плохого состояния здоровья он уезжает в родное село, где остается до конца своей жизни (умер отец Есенина в 1931 году). "Страдая хронической астмой, отец почти не мог работать на земле, все хозяйство вела мать. Когда я подросла, то стала вместе с матерью заниматься крестьянским трудом. Трудно в эти годы приходилось нашей семье. Ведь мы даже лошади не имели. Помогал нам Сергей, в 1921 году он взял меня к себе в Москву жить и учиться, а когда подросла младшая сестра, Шура, то он и ее позднее, в 1924 году, забрал к себе" (сообщено Е. А. Есениной в беседе с автором 29 февраля 1956 г.).)
** (Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 306.)
*** (По разделу между братьями дом этот достался Александру Никитичу Есенину.)
**** (Атюнин И. Г. Рязанский мужик - поэт-лирик Сергей Есенин. Машинопись. Рукописный отдел ИМЛИ, фонд Есенина.)
Сергей был первым ребенком, оставшимся у Татьяны Федоровны в живых*. Голубоглазый крепыш был любимцем и баловнем в доме Есениных. Но вот на семейном горизонте сгустились тучи. "Наши родители, - рассказывает Александра Александровна, - поженились очень рано, когда отцу было восемнадцать, а матери шестнадцать с половиной лет. Сыграв свадьбу, отец вернулся в Москву, а мать осталась в доме свекрови. С первых же дней они невзлюбили друг друга, и сразу начались неприятности. Полной хозяйкой была бабушка. В доме ее по-прежнему стояли постояльцы, и их было много, и для них нужно было готовить, стирать, носить воду, за всеми убирать. Почти вся работа легла на плечи матери, а в награду она получала воркотню и косые взгляды свекрови. По-прежнему наш отец высылал свое жалованье бабушке"**. Между матерью и отцом вспыхнула ссора, и они несколько лет жили порознь: Александр Никитич - в Москве, Татьяна Федоровна - в Рязани. В своих воспоминаниях старшая из сестер поэта указывает еще на одну важную причину разлада между родителями: их дед Федор Андреевич Титов поссорился с семьей Есениных, когда Татьяна Федоровна была еще невестой. "Эта ссора тяжело отразилась на всей дальнейшей жизни матери, а особенно па детстве Сергея... Дедушка поздно хватился улаживать жизнь матери и после неудачных попыток тоже стал чуждаться ее. Через несколько лет мать наша, имея на руках... Сергея, ушла от Есениных. Дедушка взял Сергея к себе, но мать послал в город добывать хлеб себе и своему сыну... Мать пять лет не жила с нашим отцом, и Сергей все это время был на воспитании у дедушки и бабушки Натальи Евтеевны. Сергей, не видя матери и отца, привык считать себя сиротою, а подчас ему было обидней и больней, чем настоящему сироте"***.
* (В грудном возрасте умерли родившиеся ранее Петя и Аня, а в трехлетнем возрасте - младшая сестренка Ольга и брат Леня. В стихотворении "Заря окликает другую..." поэт, обращаясь к матери, писал:
Потом ты идешь до погоста И, в камень уставясь в упор, Вздыхаешь так нежно и просто За братьев моих и сестер.
)
** (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 7, с. 215.)
*** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 308-309.)
Ранить доверчивое юное сердце легко, но как трудно зарубцовываются такие раны! Порой они кровоточат всю жизнь. Вспомним, с каким горьким чувством поведал нам о своем печальном детстве Некрасов:
В неведомой глуши, в деревне полудикой Я рос средь буйных дикарей, И мне дала судьба, по милости великой, В руководители псарей.
И с каким трепетным волнением говорит Некрасов о матери, которая спасла его живую душу!
А Лермонтов, так рано потерявший мать и росший вдали от отца. Кто знает, каких душевных мук ему это стоило!
Детство без родителей оставило в душе Есенина глубокую травму. Пережитое в детстве отозвалось не одной грустной тревожной нотой в юношеских стихах поэта.
Догадался и понял я жизни обман, Не ропщу на свою незавидную долю. Не страдает душа от тоски и от ран, Не поможет никто ни страданьям, ни горю, -
писал шестнадцатилетний Сергей Есенин в стихотворении "Моя жизнь". И конечно, не только литературными влияниями можно объяснить подобные строки.
О жизни в доме Титовых, где прошло детство поэта, кое-что он поведал сам:
Изба крестьянская. Хомутный запах дегтя. Божница старая, Лампады кроткий свет. Как хорошо, Что я сберег те Все ощущенья детских лет.
"Первые мои воспоминания относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года.
Помню лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: "Иди, иди, ягодка, бог счастье даст".
Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе...
Нянька - старуха приживальщица, которая ухаживала за мной, рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крестьянские дети.
Дедушка пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю".
В беседе с литератором И. Н. Розановым Есенин как-то заметил: "Оглядываясь на весь пройденный путь, я все-таки должен сказать, что никто не имел для меня такого значения, как мой дед. Ему я больше всего обязан... Это был удивительный человек. Яркая личность, широкая натура, "умственный мужик"... О нем говорю я в своем стихотворении "Пантократор". Дед имел прекрасную память и знал наизусть великое множество народных песен, но главным образом духовных стихов"*.
* (Розанов И. Есенин о себе и других. М.: Кооп. изд-во писателей "Никитинские субботники", 1926, с. 17.)
И в стихах и в автобиографиях Есенин подчеркивал большую роль, которую сыграл в его жизни дед Федор Андреевич Титов.
Года далекие, Теперь вы как в тумане. И помню, дед мне С грустью говорил: "Пустое дело... Ну, а если тянет - Пиши про рожь, Но больше про кобыл".
По свидетельству родных поэта, многие черты характера Есенин унаследовал от деда, человека интересного и своеобразного.
Федор Андреевич Титов был удачлив и смел, в работе спор, знал, чем расположить собеседника, понравиться окружающим. Имея приятный голос, неплохо пел, любил слушать старинные народные песни, с детьми был добр и ласков, вместе с тем вспыльчив, временами даже жесток*.
* ("В гневе дедушка был жестоким. Своего младшего сына он навсегда сделал несчастным. Младший сын его, Петр, был еще ребенком напуган коровой и вследствие этого был очень нервным. Ему было 8 лет, когда он провинился и, боясь гнева дедушки, не пошел кланяться ему в ноги, а спрятался на чердаке. Дедушка от такой дерзости рассвирепел. Он сам влез на чердак, нашел там сына, прижавшегося в темном углу, взял его за шиворот и сбросил вниз. Рядом с необузданностью у дедушки уживалась большая доброта и нежность к детям. Редкая женщина умеет так относиться к детям, как он умел. Уложить спать, рассказать сказку, спеть песню для ребенка для него было необходимостью. Кто из внучат не помнит его ласки?.. Часто Сергей напевал припев одной из детских песенок, которую пел ему дедушка:
Нейдет коза с орехами, Нейдет коза с калеными..."
Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 308.)
По весне Федор Андреевич вместе с другими односельчанами отправлялся в Петербург - на заработки. Там они нанимались рабочими на плоты или на баржи на все лето. Некоторые из них даже приобрели свои небольшие баржи. Была одно время собственная баржа и у деда Есенина. Возвращаясь в село из Петербурга глубокой осенью, константиновские мужики "благодарили бога", а затем потчевали своих односельчан. Обычно в такое время в доме Титовых "веселье продолжалось неделю, а то и больше, потом становилось реже, от базара до базара, а к концу зимы и вовсе прекращалось за неимением денег. Тогда наступали черные дни в Титовом доме. То и дело слышались окрики дедушки: "Эй, бездомники! Кто это там огонь вывернул?" И начиналась брань за соль, за спички, керосин"*.
* (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 307.)
Картина эта в какой-то мере похожа на обстановку в каширинском доме, где прошло детство Горького. Да и печальный конец питерской истории, когда пожар и наводнение уничтожили незастрахованную баржу Титова и он оказался почти разоренным, напоминает последние дни каширинского красильного дела.
Ко времени, когда дед Есенина взял внука к себе, он уже расстался со своими баржами и его материальные дела сильно пошатнулись. Отправляя дочь - мать поэта - в Рязань, Федор Андреевич приказал ей высылать на содержание внука три рубля в месяц*.
* (Об этом факте сообщила нам в беседе Е. А. Есенина.)
Трое взрослых неженатых сыновей Ф. А. Титова каждый по-своему занимались "воспитанием" Есенина. Ребята они были, как говорил поэт позднее, озорные и веселые. Они сажали трех-четырехлетнего мальчугана на лошадь и пускали ее в галоп или "учили" его плавать, бросая из лодки в воду чуть ли не на середине Оки. Позднее, лет восьми, одному из них Есенин часто доставал в луговых озерах подстреленных уток.
По-матерински заботилась о Есенине в доме Титовых бабушка Наталья Евтеевна. "Бабушка любила меня из всей мочи, и нежности ее не было границ", - признавался поэт. Отправляясь на богомолье, она брала внука с собой, зная, что без нее мальчика могут обидеть. В долгие зимние вечера она рассказывала внуку сказки, пела песни, духовные стихи, унося его воображение в мир старинных преданий и легенд:
Под окнами Костер метели белой. Мне девять лет. Лежанка, бабка, кот... И бабка что-то грустное, Степное пела, Порой зевая И крестя свой рот.
Есенин не только слушал с интересом, но иногда и сам под впечатлением рассказанного начинал фантазировать и "сочинять". "Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад", - писал Есенин. В стихотворении "Бабушкины сказки", опубликованном в 1915 году в детском журнале "Доброе утро", Есенин вспоминает, как в долгие зимние вечера они - деревенские ребятишки, - затаив дыхание, слушали увлекательные истории:
В зимний вечер по задворкам Разухабистой гурьбой По сугробам, по пригоркам Мы идем, бредем домой. Опостылеют салазки, И садимся в два рядка Слушать бабушкины сказки Про Ивана-дурака. И сидим мы, еле дышим...
Жизнь Есенина в доме Титовых была отмечена и таким примечательным событием. По настоянию деда он рано стал одолевать грамоту по церковным книгам. "Читать начал с 5 лет", - вспоминал поэт.
Так рос маленький Есенин под призором бабки и деда. Заметим, что годы, проведенные в доме деда, долгое время рассматривались в критике по преимуществу только со стороны чуждых - религиозных - влияний на будущего поэта. Все то доброе, положительное, что способствовало пробуждению у Есенина поэтической фантазии, интереса к народным песням, легендам и сказкам, любви к природе и что во многом было разбужено в душе поэта не без доброго влияния деда и бабки, оказывалось вне поля зрения, когда заходила речь о детстве Есенина.
Допускался при этом и еще один существенный просчет.
В литературе о Есенине долгое время не получала должного освещения его жизнь за стенами дома Титовых, которая была иной, чем в семье деда. "Уличная же моя жизнь, - писал поэт в 1924 году, - была непохожа на домашнюю (выделено мной. - Ю. П.). Сверстники мои были ребята озорные. С ними я лазил вместе по чужим огородам. Убегал дня на 2-3 в луга и питался вместе с пастухами рыбой, которую мы ловили в маленьких озерах, сначала замутив воду руками, или выводками утят. После, когда я возвращался, мне частенько влетало". Привольно чувствовал себя будущий поэт в константиновских лугах. "Раздольны, красивы наши заливные луга, - рассказывает сестра поэта. - Вокруг такая ширь, "такой простор, что не окинешь оком". На горе как на ладони видны протянувшиеся по одной линии на многие километры села и деревни. Вдали, в дымке, синеют леса, воздух чист и прозрачен. В траве, в кустарниках, в небе на разные голоса поют-заливаются птицы. Любопытные чибисы, далеко завидев нас, допытываются: "Чьи вы?" И хоть мы и кричим им, насколько хватает голоса, что мы константиновские, они все равно не отстают от нас и задают все один и тот же вопрос: "Чьи вы?" С весны до глубокой осени нас, ребят, манят к себе своими богатствами чудесные луга"*.
* (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 7, с. 209.)
Один из сверстников Есенина, товарищ по деревенским играм и похождениям, Кузьма Васильевич Цыбин, вспоминает:
"Наши ребячьи походы в луга за Оку я хорошо помню. Бывало, ранним летним утром забегаешь к Есенину:
- Айда в луга!
- Сейчас выйду, жди на улице.
И вот мы уже на Оке. Переправившись на другой берег, отправляемся через луга к дальней косе. Песчаный берег косы, где такое раздолье для купанья, ее высокие травы с ежевикой и другими ягодами - наше любимое место. Иногда мы идем к Старице, затерявшемуся в лугах старому руслу Оки, берега которого покрыты зарослями ивняка и камыша.
Помню, как однажды по пути к этой косе мы решили половить утят в одном из луговых озерец. Стремительный и ловкий Есенин был по этой части большой мастак. Поймав быстро одного за другим трех утят, он передал их мне с наказом: "Держать крепко". Не успел Есенин отойти и несколько шагов, как один утенок, вырвавшись из моих рук, нырнул в воду и скрылся в камышах. Увидя это, Есенин взял у меня утят и начал распекать меня. Потом вдруг неожиданно подошел к берегу и... пустил одного, затем другого утенка в воду и долго смотрел им вслед...
И еще вспоминаю, очень любил Есенин цветы. Весной до покоса паши луга - разноцветный ковер. Каких только цветов в них нет! Для него цветы - что живые друзья были"*.
* (Цыбин К. В. Воспоминания, 1956. Авторизованная машинопись. Хранится у автора книги.)
Особенно любил бывать Есенин в лугах во время сенокоса. В эти дни село как бы вымирало, все перебирались на Оку, жили там дружной артельной семьей в шалашах, привольно, весело, шумно. По вечерам не затихали в лугах песни, пляски, переливы тальянки, кругом слышались шутки, смех.
Я люблю над покосной стоянкою Слушать вечером гуд комаров. А как гаркнут ребята тальянкою, Выйдут девки плясать у костров. Загорятся, как черна смородина, Угли-очи в подковах бровей, Ой ты, Русь моя, милая родина, Сладкий отдых в шелку купырей.
Часто вместе с деревенскими ребятами Есенин отправлялся в ночное, ездил на Оку поить лошадей. "Ночью луна, - вспоминал он, - при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов".
Среди своих сверстников и товарищей но уличным забавам Серега Монах (прозвище Есенина в детстве) был признанным коноводом, неутомимым выдумщиком и заводилой мальчишеских игр и забав, драчуном и забиякой.
Худощавый и низкорослый, Средь мальчишек всегда герой, Часто, часто с разбитым носом Приходил я к себе домой.
"За озорство, - вспоминает Есенин, - меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: "Ты у меня, дура, его не трожь. Он так будет крепче".
Мало кто из константиновских мальчишек столь проворно и ловко карабкадся по деревьям, как Есенин. "Многим, - рассказывал он позднее, - кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду".
Постоянными спутниками во всех его похождениях были Клавдий Воронцов - сирота, выросший в доме константиновского священника Смирнова, и Тимофей Данилин - сын деревенской нищенки. Немного позднее Есенин подружился с Николаем Сардановским - сыном учительницы, каждое лето с 1907 года приезжавшим со своими в Константинове*.
* (По-разному в дальнейшем сложилась судьба друзей "деревенского детства" поэта, но он всегда относился к ним с добрым чувством. Об этом рассказывают в своих воспоминаниях К. Воронцов и Н. Сардановский.)
Ранним утром Есенин отправлялся с друзьями на Оку, где они часто проводили весь день. "Бывало, - вспоминает Николай Сардановский, - далеко отплыв от берега, мы ложились на спину и запевали традиционное "Вниз по матушке, по Волге". Пели с большим чувством"*. Когда Оку перекрыли плотиной у соседнего села Кузьминского, глубина и ширина ее значительно увеличились, и никто в Константинове не рисковал ее переплывать. И вот в один из июньских дней Есенин с друзьями при встречном ветре переплыл Оку. "Подвиг" этот они решили воспеть. "Есенин, - как вспоминает Н. Сардановский, - написал на дверной притолоке дома, где часто собиралась наша дружная компания, стихотворение, кажется, из трех строф... Я помню последнюю строфу:
* (Сардановский Н. А. Из моих воспоминаний о Сергее Есенине. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького, фонд Есенина.)
Сардановский с Сергеем Есениным, Тут же Рович Костюшка ухватистый По ту сторону, в луг овесененный, Без ладьи вышли на берег скатистый"*.
* (Сардановский Н. А. Из моих воспоминаний о Сергее Есенине. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького, фонд Есенина.)
По вечерам, вернувшись с реки в село, Есенин с друзьями часто отправлялся в пустовавший дом. Порой в этом доме они коротали все летние ночи. "Засыпали мы зачастую уже тогда, - вспоминает Н. Сардановский, - когда начинало светать, на улицах мелодично голосили петухи и мимо окон, бодро позвякивая ведрами, бабы шли доить коров. Уже в постелях выслушивали сказки или загадывали загадки. Особенно много загадок знал Сергей... Очевидно, и в ночь нам не оставалось ничего, кроме того, как настраивать себя на игры во сне"*.
* (Сардановский Н. А. Из моих воспоминаний о Сергее Есенине. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького, фонд Есенина.)
Любил Сергей Есенин с товарищами поиграть в лапту, бабки, городки.
Есенин писал в автобиографии 1923 года, что его "детство прошло среди полей и степей" (выделено мной. - Ю. П.). Очень жаль, что долгое время это важное замечание, по сути дела, не принималось во внимание, когда речь шла о раннем периоде жизни поэта, а главное - об истоках народности его поэзии.
Усталый день склонился к ночи, Затихла шумная волна, Погасло солнце, и над миром Плывет задумчиво луна. ...Внимая песням, с берегами Ласкаясь, шепчется река. И тихо слышится над нею Веселый шелест тростника.
Подрастая, Есенин чутко воспринимал этот радужный мир земной красоты. Вспомним, как любовался он зарей, которая, подобно котенку на крыше, "моет лапкой рот"; как переживал, что лошади на Оке чуть-чуть было "не выпили" луну; как однажды был удивлен, увидев, что "словно яйцо, расколовшись, скользнул месяц за дальним холмом"; как вслушивался в звонкий говор "духовитых дубрав", что "кличут ветками к реке".
Сколько раз позднее согревали и успокаивали поэта бесконечно дорогие его сердцу воспоминания детских лет! Вновь и вновь наполняли они его музу чувством любви к родине.
До сегодня еще мне снится Наше поле, луга и лес, Принакрытые сереньким ситцем Этих северных бедных небес. ...Как бы я и хотел не любить, Все равно не могу научиться, И под этим дешевеньким ситцем Ты мила мне, родимая выть.
В девять лет Есенин переступил школьный порог и сел за парту. К этому времени ссора между родителями Есенина, продолжавшаяся почти пять лет, улеглась. Мать вернулась в Константиново*, отец по-прежнему работал в Москве приказчиком в мясной лавке. Несколько раз в год он приезжал проведать семью. Сергей вновь стал жить с матерью в доме Есениных. Когда старый двухэтажный дом деда к 1910 году обветшал, его родители построили новый. "Богатство наше, - пишет Е. А. Есенина, - заключалось в нашей избе, корове, небольшом наделе земли и маленьком огороде"**. "Вспоминая нашу прошлую жизнь, - рассказывает А. А. Есенина, - мы всегда представляем ее себе именно в этом доме. Это была простая деревенская изба. Ее внутреннее расположение было удобно, а с улицы она выглядела очень красивой. Наличники, карниз и светелка на крыше были причудливо вырезаны и выкрашены белой краской; железная крыша, водосточные трубы и обитые тесом углы дома, срубленного в лапу, выкрашенные зеленой краской, делали избу нарядной. Из наших окон был виден синеющий вдали лес, излучина Оки и заливные луга"***. Навсегда сохранил Сергей Есенин светлые и волнующие воспоминания о днях, проведенных под отчим кровом:
* ("После ссоры наша мать, - рассказывает сестра поэта, - спустя некоторое время обратилась к отцу с просьбой дать ей развод, но отец решительно возражал. Отклонил он, пользуясь правом мужа, и разрешение на получение паспорта, которое мать просила у него" (сообщено Е. А. Есениной автору книги в августе 1957 г.).)
** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 314.)
*** (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 8, с. 208.)
...А сейчас, как глаза закрою, Вижу только родительский дом, Вижу сад в голубых накрапах, Тихо август прилег ко плетню. Держат липы в зеленых лапах Птичий гомон и щебетню. Я любил этот дом деревянный...
Недалеко от есенинского дома, на пригорке, в центре села, стояло одноэтажное, скромное деревянное здание. В нем помещалось земское четырехклассное константиновское училище, где с 1904 года начал учиться Есенин. Это же училище когда-то посещал его отец.
Константинове - довольно большое село, оно растянулось на несколько километров. Но в каждом классе насчитывалось не более десяти-двенадцати учеников - не многие имели возможность учиться. Первый школьный наставник Есенина - учитель Иван Матвеевич Власов был человек образованный, любил детей, отдавал им много сил и времени, всячески стремился привить ребятишкам любовь к знаниям, книге. Вместе со своей женой Лидией Ивановной Власовой, которая тоже была учительницей*, он сумел на скудные средства, отпускаемые земскими властями, создать школьную библиотеку.
* (В марте 1971 года в одной из многотиражных газет Брянской области была опубликована заметка А. Кравцова "Она учила Есенина", в которой рассказывается о встрече с Л. И. Власовой. "Я давно, - пишет автор заметки, - собираю интересные факты и документы о жизни выдающихся русских и советских поэтов... Недавно у меня была интересная встреча с первой учительницей Есенина - Лидией Ивановной Власовой. Ее адрес пришлось искать долго. И вот, наконец, заветный дом, стук в дверь. Передо мной сама хозяйка квартиры. Несмотря на свои 85 лет, она бодра, жизнерадостна... Ей запомнился голубоглазый, обаятельный мальчик с вьющимися волосами. Сергей учился прилежно, стихи писать начал раньше, чем упомянуто в биографических сведениях" (Сталелитейщик (орган парткома, завкома профсоюза, дирекции и комитета ВЛКСМ Бежецкого сталелитейного завода), 1971, № 18, 5 марта, с. 2).)
"Сергей Есенин, - вспоминает двоюродная сестра поэта, - был в третьем или четвертом классе, когда я пошла в школу. Учителями у нас тогда были Иван Матвеевич и Лидия Ивановна Власовы. Любознательного, озорного весельчака Есенина они любили, хотя и держали в "строгости". Пожалуй, мало кто больше в школе стоял в углу, чем Есенин. Дома он занимался меньше нас, но отвечал в школе много лучше остальных ребят. Большой интерес был у него к чтению. Книги он доставал и в школе, и у отца Ивана. К окончанию школы порядочно было у него и своих книг. Имел он отличную память и много стихов знал наизусть"*.
* (Цит. по авторизованной записи беседы с двоюродной сестрой поэта Анной Ивановной Власовой в селе Константинове в августе 1956 года.)
Кроме Власовых, в школе был еще "законоучитель" отец Иван - священник константиновской церкви Смирнов. Многие годы провел он в Константинове. Крестьяне относились к нему с уважением. "Невысокого роста, с крупными чертами лица, с умными черными глазами, он так хорошо умел ладить с людьми, что не было во всей округе человека, который мог что-нибудь сказать плохое об отце Иване"*, - вспоминает Е. А. Есенина. Как всякий "законоучитель", священник Смирнов, стремясь приобщить своих учеников к "правде Христовой", оказывал на них религиозное влияние. Вместе с тем школьные товарищи Есенина вспоминают, что Смирнов особой религиозностью не отличался, к деревенским ребятам, посещавшим школу, был отзывчив, заботился о них.
* (Есенина Е. А. В Константинове. - В сб.: Воспоминания о Сергее Есенине. М.: Московский рабочий, 1965, с. 31.)
Поэт Василий Наседкин, посетивший вместе с делегацией московских писателей село Константиново после смерти Есенина в 1926 году, рассказывает: "В целях сбора биографического материала делегация зашла к местному священнику - 80-летнему старику Ивану Смирнову, в доме которого Сергей Есенин бывал довольно часто, проводя там целые дни в кругу своих сверстников из учащейся молодежи. По настоянию этого священника Есенин после окончания сельской школы был определен в Спас-клепиковскую второклассную учительскую школу... На одной из дверей этого церковного дома хранится написанное Есениным... стихотворение, которое, к сожалению, не разобрать, кроме последней строчки: "Без ладьи вышли на берег скатистый"*.
* (Наседкин В. Село Есенино. - Красная нива, 1926, № 26, с. 10.)
Нам довелось встретиться с теми, кто занимался в константиновском училище в те же годы, что и Есенин. Все они - и Николай Петрович Калинкин, и Павел Михайлович Любушкин, и Кузьма Васильевич Цыбин, и Клавдий Петрович Воронцов, и двоюродная сестра поэта Анна Ивановпа Власова - говорили о том, что Есенин занимался легко, как бы шутя, и по праву считался способным учеником.
Окончил школу Сергей Есенин с похвальным листом. Сохранился "Список учащихся константиновского училища Рязанского уезда, подвергнутых испытанию при окончании в оном курса в мае месяце 1909 года"*.
* (Документ этот находится в Рукописном отделе ИМЛИ имени Горького. В списке четвертая фамилия - Есенин Сергей Александрович. В графе отметок - все 5: чтение русское, чтение церковнославянское, история, география, арифметика, письменные упражнения по русскому языку, письмо (каллиграфия).)
Из одиннадцати учеников испытания на "пять" выдержали, как это видно из списка, четыре человека, в том числе Есенин.
Н. П. Калинкин, однокашник Есенина, вспоминает:
"И учителя, и мы, ученики, любили Есенина за его прямоту и веселый нрав, был он среди нас, как говорится, первый заводила, бедовый и драчливый, как петух"*. Другой школьный товарищ Есенина, К. В. Цыбин, рассказывает:
* (Цит. по авторизованной записи беседы с Н. П. Калинкиным в Константинове летом 1956 года.)
"Помню, как-то раз в начале зимы во время большой перемены Есенин увел нас всех кататься на льду реки. Село наше стоит на высоком, холмистом берегу Оки, и, пока мы добрались до реки, прошло порядочно времени. Увлеченные катаньем, мы не только не заметили, как прошла большая перемена, но прокатались еще добрых тридцать минут и вернулись к концу урока.
Учитель спрашивает нас:
- Где это вы, голубчики, были?
- На реке. На льду катались, - отвечаем мы нестройным хором.
- Вот молодцы! Кто же эту затею выдумал?
Молчим. Переглядываемся. Никто не хочет выдавать товарища.
- Так кто же из вас такой храбрый? А? - вторично спрашивает учитель.
- Это я их увел, - говорит, улыбаясь, Есенин. Даже в эту минуту он не в силах был скрыть свою веселую, добродушную улыбку.
- Ну что ж, - говорит учитель, - всех, и зачинщика и соучастников, всех без обеда.
И верно, после уроков всех нас оставляют в школе. Учитель пишет на доске несколько предложений.
- Вот когда так же хорошо перепишете все это в свои тетради, я вас отпущу домой.
Проходит немного времени, и первым к столу с тетрадью подходит Есенин.
- Молодец, хорошо, - говорит учитель. - Но ты ведь зачинщик, так что страдай, жди остальных.
Наконец все написали. Проверив тетради, учитель уходит. Есенин подбегает к доске, берет мел и быстро пишет несколько стихотворных строк. Мы стоим разинув рты. А он уже с веселым шумом первый выбегает из класса. Мы гурьбой за ним..."*
* (Цит. по авторизованной записи беседы с К. В. Цыбиным в Константинове летом 1956 года.)
Но не только о похождениях "деревенского озорника" помнят школьные товарищи Есенина. Н. П. Калинкин рассказывал, что Есенин был одарен ясным умом, отвечал на уроках бойко, особенно когда декламировал стихи Некрасова, Кольцова, Никитина.
"Чтение - вот лучшее учение". С детства Есенин как бы следовал этому мудрому пушкинскому афоризму. Все сверстники Есенина единодушно признают, что уже в школьные годы он был заядлый книголюб*.
* (Так, К. П. Воронцов пишет, что "Есенин, увлекаясь разными играми и драками, в то же время больше увлекался книгами, еще в последнем классе сельской школы у него была масса книг, прочитанных им" (Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького). "Есенин читать любил. Бывало, если увидит у кого-нибудь новую книгу, то так весь и загорится и уж каким-нибудь образом, но заполучит ее к себе" (цит. по авторизованной записи беседы с Н. П. Калинкиным в Константинове летом 1956 г.). "По внешнему виду Есенин тогда мало чем отличался от прочих константиновских ребят, - вспоминает Сергей Николаевич Соколов, встречавшийся с ним в Константинове с 1910 года. - Ходил он обычно в белой длинной рубахе, с открытым воротом. В руках или под рубахой у него почти всегда была какая-нибудь книга. Это последнее обстоятельство выделяло его среди сверстников" (цит. по авторизованной записи беседы с С. Н. Соколовым в Константинове летом 1956 г.).)
Позднее Есенин говорил, что "книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением, как во многих других избах. Насколько я себя помню, помню и толстые книги в кожаных переплетах"*.
* (Розанов И. Есенин о себе и других. М.: Кооп. изд-во писателей "Никитинские субботники", 1926, с. 20.)
Жадность молодого Есенина до книг - а он ухитрялся читать не только днем, но и ночью, с коптилкой, - доставляла много беспокойства его матери. "Я вот смотрю, - говорила Татьяна Федоровна, обращаясь к сыну, - ты все читаешь и читаешь, брось ты свои книжки, читай, что нужно, а попусту нечего читать. - И добавляла при этом: - Вот так в Федякине (соседнем селе. - Ю. П.) дьячок очень читать любил, все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума"*. При всей глубокой любви к матери "бросить свои книги" Есенин не мог. Когда летом 1911 года он впервые ненадолго приехал в Москву к отцу, то, возвращаясь, захватил с собой более двадцати книг, купленных им в городе. В юношеских письмах к Г. Панфилову Есенин упоминает имена Гоголя, Чернышевского. Он зачитывался стихами Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, знал на память почти все "Слово о полку Игореве".
* (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 310-312.)
Поэт Николай Полетаев рассказывает о встрече с Есениным в 1918 году:
"Говорили мы с ним о литературе. Я спросил его, чем он сейчас больше всего интересуется.
- Изучаю Гоголя. Это что-то изумительное!
Есенин даже приостановился, а потом неподражаемо прочел несколько гоголевских фраз из описаний природы...
Передо мною, - замечает Полетаев, - вырос человек, до самозабвения любящей красоту русского слова..."*
* (Полетаев Н. Г. Есенин за восемь лет. - В сб.: Воспоминания о Сергее Есенине. М.: Московский рабочий, 1965, с. 196.)
В могучем союзе с родной природой книга уже в школьные годы формировала сознание деревенского подростка.
"В бога верил мало, - писал Есенин о годах детства в автобиографии. - В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали 4 копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре 3 надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а 2 коп. клал в карман и шел играть на кладбище к мальчишкам, играть в бабки". Односельчане вспоминают, что с "10-11 лет Сергей уже смотрел иначе на религию, начал отлынивать от церкви и вместо того, чтобы идти в церковь, бегал с ребятишками на реку купаться... С этих же приблизительно лет он перестал носить крест, и к прозвищу Серега Монах прибавилось еще другое прозвище - "Безбожник"*.
* (Атюнин И. Г. Рязанский мужик - поэт-лирик Сергей Есенин. Машинопись. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького. Об этом же сообщает и К. П. Воронцов, который вспоминает, что еще в 1912-1914 гг. Есенин "скинул с себя крест и не носил его, за что его ругали домашние, а если кто его называл "безбожником", несмотря на то, что это слово в тогдашнее время было самым оскорбительным, он усмехался и говорил "дурак" (Воспоминания о Есенине, 1926. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького).)
Огромное и едва ли не решающее влияние на будущего поэта в юные годы оказала его мать, щедро наделившая сына песенным даром. "Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мне несказанный свет", - скажет Есенин позднее, с величайшим чувством благодарности, в своем исповедальном, широко известном "Письме матери". "С ранних детских лет, - вспоминает А. А. Есенина, - мать наша приучала нас к труду" но не заставляла, не неволила и к неумению нашему относилась очень терпеливо. Помню, как она приучила меня полоть в огороде картошку. Уходя на огород, не звала меня с собой. Через час-другой я сама прибегала за чем-нибудь и вертелась около нее. Вот тут-то она и скажет: "А ты рви травку, рви. Видишь, вот это картошка. Ее нужно оставлять, а траву рвать, а то она не дает никакого хода картошке". И невольно принимаешься за работу... За вырванную случайно картофельную плеть мать никогда не ругала, а спокойно говорила: "Ну что ж, бывает"*. После вынужденной, почти пятилетней разлуки с сыном Татьяна Федоровна стала относиться к нему с еще большей заботой и любовью. "Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хоть и единственный костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника. - Ю. П.), мать, не отрывая глаз, смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить"**.
* (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 7, с. 212.)
** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 312.)
Наделенная от природы недюжинным умом, красотой, чудесным песенным даром, Татьяна Федоровна обладала редким мастерством исполнения русских народных песен. Далеко за околицей родного села шла молва о ней как о замечательной песеннице. Каких только песен она не знала: и шуточных, и величальных, и игровых, и обрядовых, и полюбовных! "Мне кажется, - говорит Александра Александровна, - что нет такой русской народной песни, которую бы не знала наша мать... Топила ли она печку, шила, пряла ли, за любой работой можно было услышать ее пение"*. Даже рассказывая детям сказки, Татьяна Федоровна, как вспоминает Е. А. Есенина, обязательно пела. "Например, сказка об Аленушке. Аленушка так жалобно звала своего братца, что мне становилось невмочь, и я со слезами просила мать не петь этого места, а просто рассказывать. Мать много рассказывала о святых, и святые тоже у нее пели"**.
* (Литературная Рязань, 1955, кн. 1, с. 338.)
** (Есенина Е. А. В Константинове. - Литературная Рязань, 1957, кн. 2, с. 310.)
Задушевно пела Татьяна Федоровна о тяжелой беспросветной женской доле. Щемящей болью отзывались в песнях грустные думы "терпеливой матери", которой судьба послала не одно суровое испытание в ее нелегкой жизни.
Сергей Есенин и его сестры, постоянным спутником которых с колыбели была материнская песня, незаметно сами приобщались к "песенному слову". "И каждый из нас, ее детей, - замечает А. А. Есенина, - с пеленок слушал ее напевы, подрастая, невольно запоминал их и подпевал ей"*.
* (Литературная Рязань, 1955, кн. 1, с. 338.)
Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать. Ты мне пой, ну а я с такою, Вот с такою же песней, как ты, Лишь немного глаза прикрою - Вижу вновь дорогие черты. Ты мне пой, ну а я припомню И не буду забывчиво хмур: Так приятно и так легко мне Видеть мать и тоскующих кур, -
взволнованно писал поэт позднее, обращаясь к сестре Шуре. Александра Александровна рассказывает: "Приезжая в деревню, Сергей очень любил слушать, как пела мать, а мы с сестрой ей подпевали. А то и он запоет с нами. Голос у него был небольшой, но пел он с каким-то своим, особенным чувством. Песни, которые ему нравились, мы с сестрой часто напевали и в Москве. Отсюда и возникло название стихотворения "Ты запой мне ту песню, что прежде..."*.
* (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое... - Молодая гвардия, 1960, № 8, с. 218.)
Ласковые материнские песни детства особенно дороги и памятны. Воспоминания о них сохраняются на всю жизнь.
"Когда я был трех лет, - писал рано потерявший мать Лермонтов, - то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала моя покойная мать".
А "Зимний вечер" Пушкина?! Едва ли не самыми светлыми и дорогими были для великого поэта в детстве вечера, когда он слушал, "не дыша", песни и сказки Арины Родионовны.
Любовь к матери, к ее проникновенным песням Есенин сохранил и пронес через всю жизнь. В самые трудные минуты одиночества он обращался к матери, как к самому верному другу:
Я по-прежнему такой же нежный И мечтаю только лишь о том, Чтоб скорее от тоски мятежной Воротиться в низенький наш дом.
В свое время Некрасов писал:
И если я наполнил жизнь борьбою За идеал добра и красоты И носит песнь, слагаемая мною, Живой любви глубокие черты, - О, мать моя, подвигнут я тобою!
Так же подвигнут матерью был и Есенин. От нее унаследовал поэт живой, самобытный, впечатлительный ум, афористичность речи, песенный склад души.
Первые стихи были написаны Есениным в восьми-девяти-летнем возрасте. В черновом наброске к автобиографии 1915-1916 годов он помечает: "Стихи начал писать с 8 лет"*. В краткой автобиографической заметке 1916 года читаем: "Пробуждение творческих дум началось по сознательной памяти до 8 лет". В стихотворении "Мой путь" поэт говорит, что, когда "империя вела войну с японцем".
* (Примерно это же время указывает он и в ряде других случаев. Так, в автобиографии 1924 года: "Стихи писать начал лет с 9". В наброске "Нечто о себе": "Стихи с 8 лет".)
Тогда впервые С рифмой я схлестнулся. От сонма чувств Вскружилась голова. И я сказал: Коль этот зуд проснулся, Всю душу выплещу в слова.
"О том, что Есенин сочиняет стихи, - вспоминает один из его школьных товарищей, - мы впервые узнали в третьем или четвертом классе. Как-то раз зимой он пришел в класс и, подав учителю клочок бумаги, на котором что-то было написано, сказал:
"Посмотрите, я вот что сам сочинил"*.
* (Цит. по авторизованной записи беседы с Н. П. Калинкиным в селе Константинове в августе 1956 года.)
Эти первые стихи, "сложенные" Есениным в школьные годы в Константинове, до нас не дошли, хотя Н. Сардановский, К. Воронцов утверждают, что к 1909-1910 годам у Есенина было довольно много стихотворений. "Развитие его литературного таланта я имел возможность наблюдать еще с 1910 года, - замечает Н. Сардановский, - когда он впервые показал мне свои стихи, остановив меня тайком на улице... Описание природы составляло главную тему его стихотворений. Совершенно неожиданно для меня, стихов у него оказалось довольно много. Собирался он посылать их чуть ли не в "Сельскохозяйственный вестник"*. "Стихов и в то время у него было много, которые до настоящего времени не печатались"**, - пишет и К. Воронцов.
* (Сардановский Н. А. Из моих воспоминаний о Сергее Есенине. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького.)
** (Воронцов К. П. Воспоминания о Есенине. 1926. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького.)
Некоторые из юношеских стихов Есенина были опубликованы в первом издании "Радуницы", в разделе "Маковые побаски". "Эти "Маковые побаски", - говорил Есенин в 1921 году в беседе с профессором И. Н. Розановым, - написаны были мною, когда мне было около четырнадцати лет"*. И тут же добавлял, что он выкинул большинство из них во втором издании "Радуницы". Позднее, в 1924-1925 годах, готовя к изданию свое собрание стихотворений, Есенин, по настоянию близких, включил в первый том несколько ранних стихотворений, датировав их 1910 годом. Первое из них - "Вот уж вечер. Роса...", за ним шло "Там, где капустные грядки...".
* (Розанов И. Н. Мое знакомство с Есениным. - В сб.: Памяти Есенина. М.: Книгоиздательство Всероссийского союза поэтов, 1926, с. 45.)
Жена поэта С. А. Толстая-Есенина, принимавшая участие в подготовке этого собрания стихотворений, вспоминает: "По словам Есенина, это его первые стихи. Считая их слабыми, он не хотел включать их в "Собрание". Согласился напечатать стихи только благодаря просьбе своих близких. Текст был продиктован им. Дата поставлена по его указанию"*.
* (Толстая-Есенина С. А. Комментарии к стихам Сергея Есенина. Машинопись. Отдел рукописей Государственного Литературного музея.)
По выразительности поэтических образов как-то трудно представить, что эти стихи принадлежат 15-летнему деревенскому пареньку. Вспомним четырехстрочное стихотворение:
Там, где капустные грядки Красной водой поливает восход, Клененочек маленький матке Зеленое вымя сосет.
Или "самое первое":
Вот уж вечер. Роса Блестит на крапиве. Я стою у дороги, Прислонившись к иве. От луны свет большой Прямо на нашу крышу. Где-то песнь соловья Вдалеке я слышу. Хорошо и тепло, Как зимой у печки. И березы стоят, Как большие свечки. И вдали за рекой, Видно, за опушкой, Сонный сторож стучит Мертвой колотушкой.
Красота родных рязанских раздолий и русского слова, песни матери и сказки бабушки, Библия деда и духовные стихи странников, деревенская улица и земская школа, лирика Кольцова и Лермонтова, частушки и книги - все эти, порой крайне противоречивые, влияния способствовали раннему поэтическому пробуждению Есенина, которого мать-природа столь щедро наделила драгоценным даром песенного слова.
При использовании материалов обязательна установка активной ссылки:
http://s-a-esenin.ru/ "Сергей Александрович Есенин"