На стороне октября
В годы революции был всецело
на стороне Октября,
но принимал все по-своему,
с крестьянским уклоном.
Время Есенина - время крутых поворотов в истории России. От Руси полевой, патриархальной, уходящей в прошлое, от России, ввергнутой царизмом в пучину мировой войны, к России, преображенной революцией, России Советской - таков путь, пройденный поэтом вместе со своей родиной, своим народом.
Грандиозен и прекрасен этот путь - путь Великого похода трудовой России в будущее. Вместе с тем он был суров, драматичен. И далеко не каждый из писателей того времени смог устоять на палубе корабля - России, когда разразилась революционная буря. Вспомним Алексея Толстого и его роман-эпопею об утраченной и вновь обретенной родине. Вспомним трагедию Бунина...
Исторические события, стремительно развертывавшиеся в стране после февраля 1917 года, находят самый непосредственный и живой отклик у поэта:
О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встает иная степь.
Народные силы, разбившие царский трон и продолжавшие после Февраля кипеть и бурлить: волнения солдат на фронте, рабочих в городах и особенно крестьян в деревне, так и не получивших долгожданной земли - все это наполняет поэзию Есенина новым социальным содержанием.
Определяя свою гражданскую позицию, свое отношение к происходящим революционным событиям, поэт говорит:
Довольно гнить и ноять, И славить взлетом: гнусь - Уж смыла, стерла деготь Воспрянувшая Русь.
Счастливый час, час преображенья - вот чем для поэта Руси крестьянской, как и для многомиллионной русской деревни, стал последний час дворянско-помещичьего господства, смертный час русского царизма. Свершилось то, о чем мечтал русский мужик: наследники Разина и Пугачева разбили цепи самодержавного рабства. Поэту дорога, близка именно эта обновленная, грозная, буйственная мужицкая Русь.
Тучи - как озера, Месяц - рыжий гусь. Пляшет перед взором Буйственная Русь. Дрогнул лес зеленый, Закипел родник. Здравствуй, обновленный Отчарь мой, мужик!
В произведениях, созданных Есениным вскоре поело февральских событий, уже отчетливо слышны раскаты мятежного мужицкого набата:
Слышен волховский звон И Буслаев разгул, Закружились под гул Волга, Каспий и Дон.
Такой теперь предстает перед взором поэта Русская земля, вчера еще печальный "покойный уголок", "родина кроткая", "сторона ковыльной пущи". Весь мир для него окрашен в светлые, радужные тона. Русский пахарь, русский крестьянин, еще совсем недавно такой земной и мирный, превращается в отважного, гордого духом богатыря - великана Отчаря, который держит на своих плечах "нецелованный мир". Есенинский мужик - Отчарь наделен "силой Аники", его "могутные плечи - что гранит-гора", он "несказанен и мудр", в речах его "синь и песня". Есть в этом образе что-то от легендарных богатырских фигур русского былинного эпоса. Отчарь заставляет вспомнить прежде всего былинный образ богатыря-пахаря Микулы Селяниновича, которому была подвластна великая "тяга земли", который играючи распахивал "чистое поле" своей чудо-сохой.
"Отчарь" - один из первых поэтических откликов Есенина на события Февральской революции 1917 года. Это стихотворение было написано Есениным летом 1917 года во время пребывания в родном селе. В сентябре "Отчарь" печатает одна из петроградских газет*.
* (Дело народов. Пг., 1917, № 151, 10 сентября. Затем Есенин публикует его в сборнике "Скифы". Пг., 1918, № 2, где оно датировано: "1917 г., июнь"; тогда же, в 1918 году, поэт печатает его в своем сборнике "Сельский часослов", где датирует: "1917, июнь, 19-20. Константинове".)
В этом стихотворении, так же как в написанных несколько ранее, в Петрограде, "Певущем зове" и "Октоихе"*, тема революционного обновления страны раскрывается в образах, носящих чаще всего космический, планетарный характер. Отсюда пророческий пафос этих стихотворений, их ораторски-полемическая ритмическая структура.
* (В сборнике Есенина "Сельский часослов" (М., 1918) "Певущий зов" датируется: "Апрель, 1917, Петроград", "Октоих" в верстке сборника "Ржаные кони" - "1917, август".)
Радуйтесь!
Земля предстала
Новой купели!
Догорели
Синие метели,
И земля потеряла
Жало.
. . . . . . . . .
В мужичьих яслях
Родилось пламя
К миру всего мира!
Так начинает Есенин свой "Певущий зов". В "Октоихе" этот стык "земного" с космическим получает свое дальнейшее развитие:
Плечьми трясем мы небо, Руками зыбим мрак И в тощий колос хлеба Вдыхаем звездный злак. О Русь, о степь и ветры, И ты, мой отчий дом! На золотой повети Гнездится вешний гром. Овсом мы кормим бурю, Молитвой поим дол, И пашню голубую Нам пашет разум-вол. . . . . . . . . . . . Осанна в вышних! Холмы поют про рай. И в том раю я вижу Тебя, мой отчий край.
В "Октоихе", так же как в "Певущем зове" и "Отчаре", мифологические образы и библейские легенды наполняются новым, революционно-бунтарским содержанием. Они очень своеобразно переосмысливаются поэтом и трансформируются в стихах в картины "мужицкого рая" на земле.
В "Отчаре" Есенин пытается поэтически более зримо представить этот новый мир:
Там голод и жажда В корнях не поют, Но зреет однаждный Свет ангельских юрт. Там с вызвоном блюда Прохлада куста, И рыжий Иуда Целует Христа. Но звон поцелуя Деньгой не гремит, И цепь Акатуя - Тропа перед скит. Там дряхлое время, Бродя по лугам, Все русское племя Сзывает к столам. И, славя отвагу И гордый твой дух, Сыченою брагой Обносит их круг.
Эта образная "зашифрованность" будущего в "Отчаре" не случайна. Каким конкретно будет новый мир, поэту трудно еще представить, но одно для него очевидно, - что в нем должен царить свет разума и справедливости ("свет ангельских юрт"): нужда и голод там будут исключены ("там голод и жажда в корнях не поют"), там не будет разделения на богатых и бедных, будет одно свободное "русское племя", невозможно будет там и любое предательство, даже поцелуй "рыжего Иуды" "деньгой не гремит". Он "целует Христа" искренне (по библейской легенде, Иуда, один из двенадцати апостолов Христа, предал своего учителя за "тридцать сребреников"); будут все свободны, никто не будет знать каторжных "цепей Акатуя" (на Акатуйский рудник при царе ссылали людей на каторгу).
Гражданский пафос этих стихотворений ("Отчаря", "Октоиха", "Певущего зова") находит свое образное выражение в романтической мечте поэта о гармонии мира, обновленного революционной бурей: "Не губить пришли мы в мире, а любить и верить!" Стремление к равенству, братству людей - главное для поэта.
И еще: уже февральские события порождают совершенно иной социальный настрой в лирических стихах Есенина. Он радостно приветствует приход нового дня свободы. Это свое душевное состояние он с огромной поэтической силой выражает в прекрасном стихотворении "Разбуди меня завтра рано...". С. Толстая-Есенина рассказывает, что, "по словам Есенина, это стихотворение явилось первым его откликом на Февральскую революцию"*. С революционным обновлением России связывает Есенин теперь и свою дальнейшую поэтическую судьбу:
* (Толстая-Есенина С. А. Комментарии к стихам Сергея Есенина. Машинопись. Отдел рукописей Государственного Литературного музея.)
Разбуди меня завтра рано, О моя терпеливая мать! Я пойду за дорожным курганом Дорогого гостя встречать. Я сегодня увидел в пуще След широких колес на лугу, Треплет ветер под облачной кущей Золотую его дугу. На рассвете он завтра промчится, Шапку-месяц пригнув под кустом, И игриво взмахнет кобылица Над равниною красным хвостом. Разбуди меня завтра рано, Засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану Знаменитый русский поэт.
Ощущение того, что теперь и он - сын крестьянской Руси - призван стать выразителем дум, чаяний и стремлений восставшего народа, с огромным пафосом передает Есенин в стихотворении "О Русь, взмахни крылами..." - своеобразном поэтическом манифесте, строки из которого уже приводились выше. Все теперь под силу поэту, все подвластно его вольному, свободному слову:
Долга, крута дорога, Несчетны склоны гор; Но даже с тайной бога Веду я тайно спор. Сшибаю камнем месяц И на немую дрожь Бросаю, в небо свесясь, Из голенища нож. За мной незримым роем Идет кольцо других, И далеко по селам Звенит их бойкий стих. . . . . . . . . . . . . С иными именами Встает иная степь.
В своем поэтическом манифесте Есенин выдвигает благородную, демократическую идею: показать во всей красоте и силе революционную Русь.
Поэт стремится расширить художественный горизонт, углубить социальную проблематику своих произведений. Следует особо выделить "маленькую поэму" Есенина "Товарищ", написанную им по горячим следам февральских событий в Петрограде.
26 февраля днем па улицах и площадях Петрограда по колоннам демонстрантов был открыт огонь. Более пятидесяти человек было убито, многих раненых демонстранты унесли с собой. Командующий Петроградским военным округом Хабалов и министр внутренних дел Протопопов поспешили заверить Николая II (царь находился в ставке), что "порядок восстановлен". Но движение народных масс росло с молниеносной быстротой. И уже 1 марта остатки царских войск перешли на сторону восставшего народа. На Петропавловской крепости был поднят флаг революции...
В один из мартовских дней 1917 года трудовой, рабочий Питер в суровом, скорбном молчании провожал в последний путь тех, кто пал в вооруженной борьбе против самодержавия. Сто восемьдесят героев революции было похоронено в тот памятный траурный день в братской могиле на Марсовом поле.
Сдержанно-просто и вместе с тем эпически широко начинает Есенин в "Товарище" свой суровый правдивый рассказ о рабочем, который в дни разгрома царизма "не сробел перед силой вражьих глаз", и о том, как его сын - крошка Мартин, увлеченный героизмом отца, встает па защиту республики.
Образ рабочего был новым для Есенина. И примечательно, что поэт сумел найти скупые и вместе с тем выразительные штрихи, чтобы передать в "Товарище" атмосферу тех дней и создать волнующий образ питерского рабочего, который незадаром прожил жизнь и в схватке с врагом предпочел смерть предательству.
Мартин слышит мужественный голос отца, который "не пал, как трус", слышит, как он зовет Мартина туда,
Где бьется русский люд, Велит стоять за волю, За равенство и труд!..
Каков же исход борьбы? Кто победит? Убит отец Мартина, "пал, сраженный пулей, младенец Иисус", и вот уже самого Мартина "кто-то давит... кто-то душит, палит огнем". Трагизм событий нарастает. Кажется, конец... Но все сильнее вьюжит "февральский ветерок"... и "спокойно звенит за окном, то погаснув, то вспыхнув снова, железное слово: " Рре-эс-пу-у-у блика!".
Такой резко контрастный поворот повествования в конце стихотворения с наибольшей эмоциональной силой передает драматизм и напряженность событий. В грозном, чеканном ритме заключительных строк "Товарища", в тревожных раскатах железного слова "Рре-эс-пу-у-ублика!" как бы слышится неумолимая поступь шагов революции.
Писатель Лев Никулин в своих воспоминаниях о Есенине рассказывает, как ему посчастливилось однажды слышать поэта, читающего "Товарища". Было это в 1918 году. "В то время, - замечает он, - уже пемало было написано стихов о революции, свергнувшей царизм, притом разными поэтами, но остались в литературе "поэто-хроника" Маяковского "Революция" и "Товарищ" Есенина. Особенно взволновал Есенин слушателей, говорит Лев Никулин, в тот момент, когда "дошел почти до конца стихотворения и вдруг, рванув воротник сорочки, почти с ужасом крикнул:
Кто-то давит его, кто-то душит, Палит огнем.
И после долгого молчания, когда вокруг была мертвая тишина, он произнес торжественно и проникновенно:
Но спокойно звенит
За окном,
То погаснув, то вспыхнув
Снова,
Железное
Слово...
И, как долгий отдаленный раскат грома, все усиливающийся, радостно-грозный:
Рре-эс-пу-у-ублика!
Успех он имел большой. Легко спрыгнув с эстрады, сел на место, за столик. Был долгий перерыв - поэты понимали, что невыгодно читать после Есенина. К столу, где сидел Есенин, подсел какой-то, видимо незнакомый ему, человек и упорно допытывался у поэта, почему у него в стихах присутствует Исус. С кошкой этот человек еще мог примириться, но Исус его беспокоил и чем-то мешал.
Заливаясь смехом, Есенин объяснил собеседнику:
- Ну, голубчик... просто висит в углу икона, висит себе и висит"*.
* (Никулин Л. В. Памяти Есенина. - В сб.: Воспоминания о Сергее Есенине, с. 213, 214-215.)
Стихотворение "Товарищ", написанное Есениным под впечатлением похорон жертв Февральской революции на Марсовом поле в Петрограде, зримо раздвигало идейно-эстетические рамки его поэзии*. "Товарищ" стал важной вехой на пути Есенина к его будущим произведениям о революции. Эта проникнутая гражданским пафосом "маленькая поэма" Есенина свидетельствует убедительно, сколь велики были уже тогда потенциальные художественные возможности поэта, всем сердцем откликнувшегося на могучий порыв народных сил революционной России.
* ("Товарищ" был напечатан впервые в Петрограде в газ. "Дело народов" (Пг., 1917, № 58, 26 мая), затем в "Скифах" (Пг., 1918, № 2) и сборнике Есенина "Сельский часослов" (М., 1918), где датирован: "1917. Март. Петроград". В сборнике "Красный звон" (Пг., 1918) "Товарищ" был напечатан вместе с "Усом", "Певущим зовом", "Отчарем" и "Марфой Посадницей" под общим названием "Стихослов".)
Есенин был одним из тех русских писателей, которые с первых дней Октября открыто встали на сторону восставшего народа. "В годы революции, - писал Есенин, - был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном".
Все, что свершалось в России в годы Октября, было необычно, неповторимо, ни с чем не сравнимо.
"Сегодня пересматривается миров основа", - утверждал Владимир Маяковский. "Революцьонный держите шаг!" - призывал сынов восставшей России Александр Блок. Великие перемены в жизни России предчувствовал и Сергей Есенин:
Сойди, явись нам, красный конь! Впрягись в земли оглобли. . . . . . . . . . . . . . . . . Мы радугу тебе - дугой, Полярный круг - на сбрую, О, вывези наш шар земной На колею иную.
Все больше Есенина захватывает "вихревое" начало, вселенский, космический размах событий.
Поэт Петр Орешин, вспоминая о встречах с Есениным в годы революции, подчеркивал: "Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом, и принял его, конечно, только потому, что внутренне был уже подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрем..."*
* (Орешин П. В. Мое знакомство с Сергеем Есениным. - В сб.: Воспоминания о Сергее Есенине, с. 191.)
На первых порах в стихах Есенина порой трудно еще найти отображение тех или иных революционных событий. В таких произведениях, как "Преображение", "Инония", "Иорданская голубица", написанных на "второй день" октябрьской победы*, революционное содержание подчас по-прежнему все еще заключено в образы мифологического плана, слышны в них отзвуки библейских легенд. Вместе с тем уже в поэме "Преображение", написанной в ноябре 1917 года, и еще больше в "Инонии", работу над которой Есенин завершает в январе 1918 года, взор поэта обращен прежде всего к земным радостям и тревогам. Вспоминая свои встречи с Есениным в зимние месяцы конца 1917 - начала 1918 года, В. С. Чернявский подчеркивает, что "в эти месяцы были написаны одна за другой все его богоборческие и космические поэмы о революции. В таком непрерывно-созидающем состоянии я его раньше никогда не видел... Про свою "Инонию", еще никому не прочитанную и, кажется, только задуманную, он заговорил со мною однажды на улице как о некоем реально (выделено мной. - Ю. П.) существующем граде и сам рассмеялся моему недоумению: "это у меня будет такая поэма... "Инония" - иная страна..."**. И действительно, в поэме "Инония", над которой Есенин работал с предельным напряжением и вдохновением, возникают романтические картины "града Инонии, где живет божество живых" и где, по глубокому убеждению поэта, должна будет утвердиться новая, "революционная вера":
Новый на кобыле Едет к миру Спас. Наша вера - в силе. Наша правда - в нас!
* (Так, поэма "Инония" была написана в январе 1918 года и вскоре опубликована полностью в журн. "Наш путь", 1918, № 2; "Преображение" было впервые напечатано в апреле 1918 года.)
** (Чернявский В. С. Встречи с Есениным. - Новый мир 1965, № 10.)
Главное, о чем теперь мечтает, к чему призывает новый "пророк Есенин Сергей" в "Инонии", - это преображение лика земли:
И вспашу я черные щеки Нив твоих новой сохой; Золотой пролетит сорокой Урожай над твоей страной. Новый он сбросит жителям Крыл колосистых звон. И, как жерди златые, вытянет Солнце лучи на дол.
Эти утопические мечтания и религиозные "прозрения" - свидетельство напряженных идейно-художественных исканий и противоречий во взглядах самого Есенина, который "первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно". Вместе с тем в первых послеоктябрьских произведениях Есенина отразились настроения и чаяния тех трудовых слоев русской деревни, которые, приняв Октябрь, на первых порах (подобно поэту) встретили революцию больше стихийно, чем сознательно.
В "Инонии" и других стихах отчетливо слышны раскаты бушующего океана мелкобуржуазной крестьянской стихии. Кипящая в народе ненависть к свергнутому революцией строю насилия и лжи, справедливая и святая разрушительная ярость к старому миру - все это объективно во многом наполняло поэзию Есенина после Октября пафосом гнева и отрицания, бунтарским духом, мотивами богоборчества.
В "Инонии" поэт не только поднимается до отрицания казенной церкви с ее фальшивой моралью. Он теперь открыто восстает против основы основ церковной религии:
Плачь и рыдай, Московия! Новый пришел Индикоплов. Все молитвы в твоем часослове я Проклюю моим клювом слов. . . . . . . . . . . . . . . . . Проклинаю тебя я, Радонеж, Твои пятки и все следы! . . . . . . . . . . . . . . . . Ныне ж бури воловьим голосом Я кричу, сняв с Христа штаны: Мойте руки свои и волосы Из лоханки второй луны. . . . . . . . . . . . . . . . . До Египта раскорячу ноги, Раскую с вас подковы мук...
Поэт отбрасывает прочь мотивы смирения и покорности некоторых своих ранних стихов, ибо "иное постиг учение". Он полон жизненных сил, уверенности в себе и "сегодня рукой упругою готов повернуть весь мир":
...Ныне на пики звездные Вздыбливаю тебя, земля! Протянусь до незримого города, Млечный прокушу покров. Даже богу я выщиплю бороду Оскалом моих зубов. Ухвачу его за гриву белую И скажу ему голосом вьюг: Я иным тебя, господи, сделаю, Чтобы зрел мой словесный луг! . . . . . . . . . . . . . . . Уведу твой народ от упования, Дам ему веру и мощь...*
* (Тема "разговора" поэта с богом получила свое завершение в стихотворении "Пантократор", написанном Есениным в феврале 1919 года.)
"В начале 1918 года, - отмечал Есенин, - я твердо почувствовал, что связь со старым миром порвана, и написал поэму "Иноыия", на которую много было нападок и из-за которой за мной утвердилась кличка хулигана". Интересно в этом плане свидетельство одного из современников поэта, который вспоминает о чтении Есениным поэмы "Иноиия" в харьковском сквере в 1920 году:
"Толпа гуляющих плотным кольцом окружила нас и стала сначала с удивлением, а потом с интересом слушать чтеца. Однако, когда стихи приняли явно кощунственный характер, в толпе заволновались. Послышались враждебные выкрики. Когда он резко, подчеркнуто бросил в толпу:
Тело, Христово тело Выплевываю изо рта, -
раздались негодующие крики. Кто-то завопил: "Бей его, богохульника!" Положение стало угрожающим, тем более что Есенин с азартом продолжал свое совсем не "пасхальное" чтение. Неожиданно показались матросы. Они пробились к нам через плотные ряды публики и весело крикнули Есенину:
- Читай, товарищ, читай!
В толпе нашлись сочувствующие и зааплодировали. Враждебные голоса замолкли, только несколько человек, громко ругаясь, ушли со сквера"*. О своих выступлениях, подобных харьковскому, Есенин позднее вспоминал в одной из автобиографий, говоря о том, что в начале революции, когда "не было бумаги", он стихи "читал прямо где-нибудь па бульваре".
* (Повицкий Л. Сергей Есенин (Воспоминания). Цит. по рукописи.)
Правда, не всегда стихи Есенина встречали такую поддержку аудитории, как это было в Харькове... 22 января 1918 года Александр Блок сделал такую запись в своей записной книжке: "Декрет об отделении церкви от государства... - Звонил Есенин, рассказывал о вчерашнем "утре России" в Тенишовском зале. Гизетти и толпа кричали по адресу его, А. Белого и моему: "изменники". Не подают руки. Кадеты и Мережковские злятся на меня страшно. Статья "искренняя", но "нельзя простить". - Господа, вы никогда не знали России и никогда ее не любили!"* Блок имеет в виду свою знаменитую статью "Интеллигенция и революция", которая впервые была напечатана в газете "Знамя труда" 19 января 1918 года.
* (Блок А. Записные книжки. 1901-1920, с. 385.)
"Мир и братство народов" - вот знак, под которым проходит русская революция, - взволнованно писал Блок. - Вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать...
Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию"*.
* (Блок А. Собр. соч., т. 6, с. 13, 20.)
Сам Блок в эти дни вдохновенно работает над поэмой "Двенадцать". Есенин в это время создает "Инонию" и другие свои стихи и поэмы, созвучные по революционному пафосу блоковской поэме. Именно в бунтарской, богоборческой теме, столь значительной и характерной для первых послеоктябрьских произведений Есенина, прежде всего и проявлялась революционность поэта.
Высокая патетика, пророческий пафос, метафоричность образов - все это были новые черты художественного стиля поэта*.
* (Первые послеоктябрьские произведения Есенина были встречены с интересом за рубежами нашей Родины. Так, уже в начале 20-х годов поэма "Инония" была переведена на французский, немецкий, болгарский языки. Болгарский поэт Младен Исаев, для которого, как он пишет, Сергей Есенин был всегда любимым поэтом, рассказывает: "У нас, в Болгарии... еще в первую половину 20-х годов С. Есенин был встречен с большим интересом со стороны молодой тогда группы поэтов и других людей искусства, которые искали в литературе извне нечто новое, необыкновенное, дерзкое. Молодой тогда поэт Ламар дал в переводе "Инонию" С. Есенина, встреченную с интересом среди болгарских читателей" (цит. по автографу письма Младена Исаева к автору книги).)
Уже в 1917-1918 годах образы и лексика, заимствованные поэтом из арсенала христианской религии, к которым он в то время еще прибегал, вступают в противоречие с явным тяготением Есенина как художника-реалиста к лексике, образам, рожденным Октябрем и передающим революционный накал тех незабываемых дней. Так, в поэме "Иорданская голубица"* как кульминация звучат строфы:
* (Поэма датирована автором: "Июнь, 1918, 20-23. Константинове". В августе 1918 года напечатана в "Литературном приложении" № 1 к газ. "Известия ВЦИК".)
Небо - как колокол, Месяц - язык, Мать моя - родина, Я большевик. Ради вселенского Братства людей Радуюсь песней я Смерти твоей. Крепкий и сильный На гибель твою В колокол синий Я месяцем бью. Братья-миряне, Вам моя песнь. Слышу в тумане я Светлую весть.
Эти стихи, написанные Есениным во время пребывания в родном селе Константинове летом 1918 года, навеяны во многом тем, что довелось поэту наблюдать в деревне, и прежде всего настроением крестьян, получивших в революцию "без выкупа пашни господ". Сестра поэта Е. А. Есенина вспоминает: "1918 год. В селе у нас творилось бог знает что.
- Долой буржуев! Долой помещиков! - неслось со всех сторон.
Каждую неделю мужики собираются на сход.
Руководит всем Мочалин Петр Яковлевич, наш односельчанин, рабочий коломенского завода. Во время революции он пользовался в нашем селе большим авторитетом. Наша константиновская молодежь тех лет многим была обязана Мочалину, да и не только молодежь.
Личность Мочалина интересовала Сергея. Он знал о нем все. Позднее Мочалин послужил ему в известной мере прототипом для образа Оглоблина Прона в "Анне Снегиной" и комиссара в "Сказке о пастушонке Пете".
В 1918 году Сергей часто приезжал в деревню. Настроение у него было такое же, как и у всех, - приподнятое. Он ходил на все собрания, подолгу беседовал с мужиками"*.
* (Есенина Е. А. В Константинове. - В сб.: Воспоминания о Сергее Есенине, с. 43-44.)
Спустя некоторое время Есенин вновь возвращается к теме, затронутой им в "Иорданской голубице":
Говорят, что я большевик. Да, рад зауздать землю...
Эти строки, конечно, не следует понимать буквально (известно, что Есенин не был в партии). Вместе с тем это не простая звонкая фраза. Для поэта, еще в юности мечтавшего о служении народу и готового ради этого принять "унижения, презрения и ссылки", фраза "я большевик" полна глубокого смысла. Есенину еще трудно понять многое в революционных взглядах большевиков, но в душе он явно симпатизирует им, людям, которым под силу даже "зауздать землю", их несгибаемой воле в схватке с темными силами старого мира. Сколь стремителен был в годы революции процесс сближения поэзии Есенина с действительностью, сколь искренне был поэт солидарен с восставшим народом, - во всем этом еще раз убеждаешься, читая есенинского "Небесного барабанщика", написанного в 1918 году.
Столкновение двух миров и судьба родины в революционную эпоху - вот стержневая мысль, волнующая поэта в "Небесном барабанщике". Отсюда и жизнеутверждающий романтический пафос, и гиперболические образы, и ораторски-маршевый ритм стиха:
Листьями звезды льются В реки на наших полях. Да здравствует революция На земле и на небесах! Души бросаем бомбами, Сеем пурговый свист, Что нам слюна иконная В наши ворота в высь? Нам ли страшны полководцы Белого стада горилл? Взвихренной конницей рвется К новому берегу мир.
"Небесный барабанщик" в идейно-художественном плане значительно шире таких произведений Есенина, как "Преображение", "Инония". Знаменателен в нем открытый призыв к борьбе с "белым стадом горилл" - интервентов. Схватка с врагом предстоит не из легких, она потребует напряжения народных сил и даже жертв. Поэт обращается к восставшим с вдохновенным словом:
Смыкайтесь же тесной стеною, Кому ненавистен туман... . . . . . . . . . . . . . . Верьте, победа за нами! Новый берег недалек.
Революция несет свободу всем народам России, с ее победой и "калмык и татарин почуют свой чаемый град". Впервые здесь подходит поэт так близко к мысли об интернациональной солидарности восставших:
Ратью смуглой, ратью дружной Мы идем сплотить весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной Тает облако горилл.
В "Небесном барабанщике" почти отсутствуют образы, навеянные христианской поэтикой ("Сердце - свечка за обедней" - этот да еще два-три подобных образа только, пожалуй, и встретишь во всем стихотворении). При всей планетарности, космической устремленности образов "Небесного барабанщика" основа их жизненно реальна. Это относится и к развернутому образу-метафоре "солнца-барабана", играющему важную идейно-композиционную роль в стихотворении, и к образу "белого стада горилл" и др.
"Небесный барабанщик" можно смело отнести к значительным явлениям гражданской лирики первых лет революции. Это замечательное стихотворение Есенина созвучно и взволнованно-тревожному ритму блоковской поэмы "Двенадцать":
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
. . . . . . . . . . . . . .
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ! -
и боевой, ораторской интонации "Левого марша" Маяковского:
Пусть бандой окружат нанятой, стальной изливаются леевой, - России не быть под Антантой. Левой! Левой! Левой!
Каждому из этих трех поэтов был ненавистен повергнутый революцией в прах старый порядок. При всем идейно-художественном своеобразии их произведений о революции они были едины в главном - в неподдельной тревоге за судьбы восставшей России и ненависти к ее врагам.
Многие новые важные факты творческой биографии поэта, новые документы и материалы о литературно-общественной деятельности Есенина в годы революции стали известны только в наши дни.
Вот забытые кадры кинохроники 1918 года. Всего несколько метров документальной ленты. Потускневшие от времени изображения, все в паутине каких-то белых полос и царапин.
На экране Сергей Есенин. Вот он перед нами. Живой. Неповторимый.
Он снят крупным планом. Во всем его облике удивительная естественность и простота. Весь он как бы светится изнутри.
Со всех сторон он окружен людьми. Их много, очень много, особенно молодежи. Они пришли на открытие памятника поэту Алексею Кольцову.
В те дни молодая Республика Советов готовилась торжественно отметить первую годовщину Великого Октября.
Время было героическое, но неимоверно трудное. Над страной нависла угроза интервенции, блокады. Все больше давала знать о себе разруха. Казалось бы, о каких памятниках в такое время может идти речь? Но за три месяца было сделано невозможное: не только созданы и утверждены десятки проектов памятников, но изготовлены и установлены сами монументы!
Воскресенье, 3 ноября. На площадях и улицах Москвы идет спешное приготовление к октябрьским дням.
В уличных толпах чувствуется какое-то приподнятое настроение; всюду с жаром обсуждаются телеграммы утренних газет, звучат имена героев дня: поэтов Шевченко, Кольцова, Никитина, деятеля французской революции Робеспьера.
Памятник Кольцову открыл председатель Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов, его, как указывалось в "Известиях", сменил "поэт-футурист" Есенин. Об этом выступлении Есенина сохранились воспоминания писателя Ивана Белоусова. "При открытии памятника Кольцову, - рассказывает он, - Сергей Есенин, молодой, задорный, читает свое стихотворение, стоя у подножия памятника. И как сейчас вижу его фигуру с поднятой смело головой, слышу его голос, бросающий в толпу новые слова:
О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встает иная степь. По голубой долине, Меж телок и коров, Идет в златой ряднине Твой Алексей Кольцов...
Фигура Есенина возвышается над толпой, которая слушает его с огромным вниманием. Кажется, люди подняли и держат поэта на своих руках"*.
* (Белоусов И. Цветок неповторимый. - В сб.: Памяти Есенина. М.: Книгоиздательство Всероссийского союза поэтов, 1926, с. 139.)
Именно этот знаменательный момент у памятника Кольцову мы видим на старой документальной ленте.
Тогда же, в 1918 году, к торжественному открытию кремлевской мемориальной доски вместе с М. Герасимовым и С. Клычковым Есенин написал "Кантату".
Из трех ее частей Есенину принадлежит вторая, ставшая, по праву, основой всего произведения*.
* ("Кантата" была впервые опубликована в литературно-художественном журнале самарского Пролеткульта "Зарево заводов", 1919, № 1, январь. Вот ее полный текст:
I Сквозь туман кровавой смерти, Чрез страданья и печаль Мы проводим, верьте, верьте, - Золотую высь и даль. Всех, кто был вчера обижен, Обойден лихой судьбой, С дымных фабрик, черных хижин Мы скликаем в светлый бой. Пусть последней будет данью Наша жизнь и тяжкий труд. Верьте, верьте, там за гранью Зори новые цветут. II Спите, любимые братья. Снова родная земля Неколебимые рати Движет под стены Кремля. Новые в мире зачатья, Зарево красных зарниц... Спите, любимые братья, В свете нетленных гробниц. Солнце златою печатью Стражем стоит у ворот... Спите, любимые братья, Мимо вас движется ратью К зорям вселенским народ. III Сойди с креста, народ распятый, Преобразись, проклятый враг, Тебе грозит судьба расплатой За каждый твой неверный шаг. В бою последнем нет пощады, Но там, за гранями побед, Мы вас принять в объятья рады, Простив неволю долгих лет. Реви, земля, последней бурей, Сзывай на бой, скликай на пир, Пусть светит новый день в лазури, Преображая старый мир.
)
В "Кантате" поэт обращается к героям революции, павшим в октябрьских боях. Их прах покоится у степ седого Кремля. В раздумье, склонив голову у "нетленных гробниц", ведет поэт взволнованно-проникновенный разговор с верными сынами Родины. Он говорит с ними как бы от имени самого народа:
Спите, любимые братья, Снова родная земля Неколебимые рати Движет под стены Кремля.
Все ярче светит "зарево красных зарниц" факела Свободы, который зажгли в народном сердце ветераны революции. Для поэта они - "любимые братья", правое дело которых продолжает смело идущий "к зорям вселенским народ".
Торжественно-величественную "Кантату" можно смело отнести к значительным явлениям гражданской лирики первых лет революции.
"Кантата" была создана Есениным при участии Михаила Герасимова не случайно. Факты показывают, что осенью 1918 года Есенин проявляет явный интерес к творчеству поэтов Пролеткульта, и прежде всего к Михаилу Герасимову. Стихи этого поэта Есенин выделяет и положительно оценивает в своей статье о двух сборниках пролетарских писателей, изданных в 1918 году*. Из статьи видно, как внимательно следил Есенин за формированием новой литературы, творчеством наиболее заметных ее представителей, как справедливы были суждения и замечания поэта.
* (В статье Есенина речь идет о сборнике "Завод огнекрылый", Изд. московского Пролеткульта, 1918, и "Сборнике пролетарских писателей", под ред. М. Горького, А. Сереброва, А. Чапыгина. Пг., изд-во "Парус", 1918. Статья, написанная вскоре после выхода этих книг, не была напечатана при жизни Есенина. Сохранился (кроме первого листа) ее черновой автограф. Об этой статье впервые было рассказано нами в 1957 году на страницах альманаха "Литературная Рязань" (кн. 2). Позднее статья вошла в Собрание сочинений С. А. Есенина.)
Есенину всегда были дороги и близки духовные богатства, созданные народом в прошлом. Он постоянно проявлял живой интерес к устному поэтическому творчеству, художественному опыту писателей-классиков. И он не мог остаться равнодушным к полемическим выпадам пролеткультовцев против классиков мирового искусства. "Перед нами, - замечает Есенин, - довольно громкие, но пустые строки поэта Кириллова:
Во имя нашего завтра сожжем Рафаэля, Растопчем искусства цветы.
Уже известно, что, когда пустая бочка идет, она громче гремит. Мы не можем, конечно, не видеть и не понимать, что это сказано ради благословения грядущего. Здесь нет того преступного геростратизма по отношению к Софии футуристов с почти вчерашней волчьею мудростью века по акафистам Ницше, по все же это сказано без всякого внутреннего оправдания, с одним лишь чахоточным указанием на то, что идет "завтра", и на то, что "мы будем сыты".
Тот, кто чувствует, что где-то есть Америка, и только лишь чувствует, не стараясь и не зная, с каких сторон опустить на нее свои стопы, еще далек от тени Колумба".
Есенин верно подметил, что наполненные "коллективным духом" и "зовом гудков" стихи многих поэтов-пролеткультовцев риторичны, абстрактно-условны и воссоздавали только фигуру "внешнего пролетария" и что "те, которые в сады железа и гранита пришли обвитые веснами на торжественный зов гудков, все-таки немы по-последнему". Вот почему заслуживают всяческой поддержки, по мнению Есенина, те из писателей "пролетарской группы", которые сумели во многом избежать этих недостатков и "предугадать пришествие нового откровения", ибо, замечает поэт, "мы ценим на земле не то, "что есть", а "как будет". Именно поэтому, подчеркивает Есенин, "так и мил ярким звеном выделяющийся из всей этой пролетарской группы Михаил Герасимов, ярко бросающий из плоти своей песню не внешнего пролетария, а того самого, который в коробке мускулов скрыт под определением "я" и напоен мудростью родной ему заводи железа".
Как завершает свою статью Есенин? Он говорит:
"Заканчивая эти краткие мысли о выявленных ликах сборником пролетарских писателей, мы все-таки скажем, что дорога их в целом пока еще не намечена. Расставлены только первые вехи, но уже хорошо и то, что к сладчайшему причастию тайн через свет их идет Герасимов".
В сентябре 1918 года Есенин присутствует на Всероссийской конференции Пролеткультов*. Тогда же, осенью восемнадцатого года, Есениным в соавторстве с поэтами М. Герасимовым, С. Клычковым, Н. Павлович был написан киносценарий "Зовущие зори", посвященный Великой Октябрьской социалистической революции.
* (Об этом факте сообщил нам в свое время М. П. Мурашев, принимавший участие в работе секретариата конференции. Вот что он рассказывал: "На Всероссийскую конференцию Пролеткультов, которая состоялась в сентябре 1918 г., я был избран от московского Пролеткульта. Как литератора с редакторским опытом меня привлекли к работе в секретариате конференции. Дня за два до ее открытия я встретился с Есениным. Разговорились. В беседе я пригласил его на открытие конференции и дал гостевой билет. Я хорошо помню, что он был на конференции".)
Сохранился беловой автограф киносценария, большая часть которого написана рукой Есенина*.
* (Из 18 листов автографа сценария "Зовущие зори" 11 (включая заглавный лист) написаны рукой Есенина. Автограф сценария "Зовущие зори" долгое время был неизвестен. В 1955 году мы обнаружили его среди материалов есенинского архива, хранящихся в ИМЛИ имени Горького, и вместе с одним из авторов сценария - Н. А. Павлович подготовили его к публикации. Впервые он был напечатан в альманахе "Литературная Рязань" в 1957 году (кн. 2).)
Фильм "Зовущие зори" должен был начаться с показа картины подготовки вооруженного восстания в Москве.
Есенин и его соавторы стремились разработать в сценарии такой сюжет, который давал бы возможность показать революционное преображение России, прежде всего через судьбы людей, жизнь каждого из которых в исторические октябрьские дни полна глубокого смысла.
"Все мы, - рассказывает один из соавторов Есенина, - Н. А. Павлович, - были очень разными, но все мы были молодыми, искренними, пламенно и романтически принимали революцию, не жили, а летели, отдаваясь ее вихрю. Споря о частностях, все мы сходились на том, что начинается новая мировая эра, которая несет преображение всему - и государственности, и общественной жизни, и семье, и искусству, и литературе...
Мы были и ощущали себя прежде всего поэтами, оттого и в списке авторов помечено "поэты". Свой реалистический материал мы хотели дать именно в "преображении" поэтическом.
Для Есенина был особенно дорог этот высокий, преображающий строй чувств и образов. Исходил он из реального, конкретного, не выдумывая человека или ситуацию, но как бы поэтически их раскрывая"*.
* (Павлович Н. Как создавался киносценарий "Зовущие зори". - Литературная Рязань, кн. 2. Рязань. Изд. газ. "Приокская правда", 1957, с. 301, 302.)
Это стремление показать преображение действительности нашло свое отражение и в композиционном построении сценария, и в его образной системе.
Четыре части сценария "Зовущие зори": "Канун Октябрьской революции" (1-я часть), "Преображение" (2-я), "Пролеткульт" (3-я), "На фронт мировой революции" (4-я) - должны были, по замыслу авторов, как бы раскрыть важнейшие этапы революционного преображения России.
Одно из центральных мест в сценарии занимает образ большевика Сергея Назарова. В прошлом он рабочий, участник революции 1905 года, в период реакции находился в политической эмиграции. После февральских дней вернулся на родину и с головой ушел в революционную работу.
Среди действующих лиц в "Зовущих зорях" важную роль играют и "обыкновенный квалифицированный рабочий" Петр Молотов, и его жена, работница ткацкой фабрики Наташа Молотова, и "кряжистый, угловатый в движениях" Митрий Саховой, недавно пришедший на завод из деревни. В октябрьские дни мы видим всех их на баррикадах революции.
По-иному сложились судьбы интеллигента Рыбинцева - "бывшего офицера царской службы военного времени" и его жены - Веры Павловны. Только после суровых испытаний смогли они порвать с грузом прошлого и встать на сторону восставшего народа.
Важным достоинством сценария является его историзм, реалистичность. "Материалом для "Зовущих зорь", - рассказывает Н. А. Павлович, - послужили и московский Пролеткульт, и наши действительные разговоры, и утопические мечтания, и прежде всего сама эпоха, когда бои в Кремле были вчерашним, совсем свежим воспоминанием"*.
* (Павлович Н. Как создавался киносценарий "Зовущие зори", с. 302.)
Уже первые эпизоды, где дается картина митинга на металлургическом заводе, зримо подчеркивают напряженную обстановку предгрозовых октябрьских дней в Москве. Действие развертывается широко и многопланово. Из квартиры Молотова в "рабочем квартале" оно переносится на баррикады на улицах Москвы; из Кремля, где засели белогвардейцы, - в квартиру офицера Рыбинцева; из Моссовета - в один из районов города, где вспыхнул контрреволюционный мятеж; с первомайской демонстрации - в московский Пролеткульт; из коммуны-общежития - в один из отрядов Красной Армии и т. д.
Во второй и третьей частях "Зовущих зорь" предусматривалось включение кадров документальной кинохроники о "боевой жизни Царицынского, Южного, дутовского фронтов", первомайской демонстрации 1918 года в Москве и др.
В построении сюжета, характеристике персонажей, обрисовке отдельных эпизодов в сценарии "Зовущие зори" было еще много наивного и художественно несовершенного. Иллюстративность, известный схематизм решения октябрьской темы в сценарии очевидны и бесспорны. Но надо иметь в виду, что в 1919-1920 годах наша кинодраматургия делала свои первые шаги, а революционная тема раскрывалась тогда в кино только в различного рода агитфильмах. Они представляли развернутые политические лозунги, плакаты, тезисы лекций или докладов, сопровождаемые на экране изобразительным материалом. В них совершенно отсутствует игровой сюжет.
В другой части агитфильмов конфликт строился на прямом, одноплановом столкновении представителей старого и нового мира; затрагивались в них обычно какие-нибудь отдельные моменты революционной борьбы. "Художественное воплощение образов было в них очень несовершенным. Судьбы героев агитфильмов только иллюстрировали положенную в основу картины положительную идею"*.
* (Очерки истории советского кино. М.: Искусство. 1956, с. 56-62.)
Есенин же и его соавторы попытались (едва ли не первыми) отразить в сценарии "Зовущие зори" главные, характерные конфликты своего времени, построить действие на игровом сюжете, раскрыть октябрьскую тему художественно многопланово. Русский рабочий - первооткрыватель нового мира, большевики - люди с ясной целью борьбы за светлое будущее России, великое чувство братской солидарности народов, тернистость пути интеллигенции к "новому берегу", рождение в огне революции подлинно человеческих чувств и взаимоотношений между людьми, - эти знаменательные веяния октябрьской эпохи нашли отражение в сценарии "Зовущие зори".
Для каждого из героев будущего фильма Есенин и его соавторы стремились наметить конкретные индивидуальные черты, дать эти образы в движении, в развитии. "Для Есенина, как и для нас, его соавторов, - говорит Н. А. Павлович, - было важно показать ритм и стремительность этого преображения действительности. Так, Саховой, этот деревенский увалень, становится одним из безымянных героев революции.
Офицер Рыбинцев переходит к большевикам, а его жена Вера Павловна становится другим человеком, уходит вместе с женой рабочего, Наташей, на фронт"*.
* (Павлович Н. Как создавался киносценарий "Зовущие зори", с. 302.)
Все это позволяет говорить о "Зовущих зорях" как о плодотворной попытке Есенина и его соавторов создать в самом начале становления советского кино сценарий, который при всех художественных недостатках мог бы стать основой для фильма о незабываемых огневых днях революционного возрождения России.
Теперь, когда все рельефнее и зримее вырисовывается подлинный облик Сергея Есенина как поэта-патриота и верного сына родины, факт активного и непосредственного его участия в создании октябрьского киносценария на заре революции особенно знаменателей. Он помогает нам глубже осмыслить идейную направленность и достоинства произведений Есенина, написанных им вскоре после Октября.
Важно отметить еще одно обстоятельство. Наряду с произведениями гражданской, политической лирики, созданными Есениным в 1917-1918 годах, дыхание революционной грозы коснулось и его стихотворений, полных тончайшего проникновения в мир русской природы. Все теперь волнует поэта, все согревает его сердце. Даже зима, которая в иные времена наполняла его душу холодом:
Я по первому снегу бреду, В сердце ландыши вспыхнувших сил. . . . . . . . . . . . . . . . . . Хороша ты, о белая гладь! Греет кровь мою легкий мороз! Так и хочется к телу прижать Обнаженные груди берез.
В таких стихотворениях, как "Я по первому снегу бреду...", "О, пашни, пашни, пашни...", "О, верю, верю, счастье есть!..", "Вот оно, глупое счастье...", "О муза, друг мой гибкий...", "Теперь любовь моя не та...", "Зеленая прическа...", "Вот такой, какой есть...", "Закружилась листва золотая...", и в ряде других на первый взгляд мало примет времени. Но чем больше мы вслушиваемся в их звучание, тем отчетливее улавливаем в них новый душевный настрой поэта:
О, верю, верю, счастье есть! Еще и солнце не погасло. . . . . . . . . . . . . . . Звени, звени, златая Русь, Волнуйся, неуемный ветер.
Или:
О муза, друг мой гибкий, . . . . . . . . . . . . . . Теперь бы песню ветра И нежное баю - За то, что ты окрепла, За то, что праздник светлый Влила ты в грудь мою.
Все более сдержанно относится теперь Есенин к произведениям тех крестьянских поэтов, которые, вместо того чтобы показывать народную жизнь, отдавали известную дань стилизации, продолжали прославлять "несуществующие Китежи". "...Брось ты, - пишет Есенин в июне 1920 года своему другу поэту Александру Ширяевцу, - петь эту стилизационную клюевскую Русь с ее несуществующим Китежом и глупыми старухами, не такие мы, как это все выходит у тебя в стихах. Жизнь, настоящая жизнь нашей Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества. Все это, брат, было, вошло в гроб, так что же нюхать эти гнилые колодовые останки? Пусть уж нюхает Клюев, ему это к лицу, потому что от него самого попахивает..."
Октябрь озарил есенинскую поэзию новым светом. "Не будь революции, - подчеркивал Есенин, - я, может быть, так бы и засох на никому не нужной религиозной символике".
И хотя после своих первых "взрывчатых" революционных стихов и поэм многое пришлось пережить и переосмыслить Есенину; хотя порой еще "неумело шептал бумаге карандаш" о революционной нови; хотя не сразу смог Есенин до конца понять, "куда несет нас рок событий", - нам в его творчестве первых лет Октября всегда будет дорого стремление рассказать, как "на смену царщине с величественной силой рабочая предстала рать". Своими первыми стихами, посвященными революционным событиям 1917 года ("Товарищ", "Инония", "Небесный барабанщик", "Кантата" и др.), Есенин как бы подготавливает тот идейно-эстетический фундамент, который помог ему в дальнейшем преодолеть серьезные противоречия ("Сорокоуст" и др.) и создать такие поэмы, как "Анна Снегина" и "Песнь о великом походе".
При использовании материалов обязательна установка активной ссылки:
http://s-a-esenin.ru/ "Сергей Александрович Есенин"