Великий поход России

И все двести лет 
Шел подземный гуд: 
"Мы придем, придем! 
Мы возьмем свой труд..."

Сергей Есенин

Осень 1923 года. Есенин вновь на родной земле. "Доволен больше всего тем, что вернулся в Советскую Россию", - писал он вскоре после приезда из-за границы. Мать поэта - Татьяна Федоровна - вспоминает, с какой радостью возвратился Есенин из поездки в чужие страны. "Видно, - замечает она, - ему не было никакой утехи от иностранных земель. "Только в России дышишь по-настоящему", - помню, говорил он"^*.

^* (Скороходов А. На родине Сергея Есенина. - Сталинское знамя. Рязань, 1945, 28 декабря.)

Все, кому в ту пору приходилось встречаться с Есениным, видели, как теперь особенно пристально всматривался поэт в жизнь, в те преобразования, которые произошли на его родной земле за время его заграничных странствий.

Из Америки, как отмечал Маяковский, Есенин вернулся "с ясной тягой к новому". Утратили во многом для поэта интерес и его прежние литературные связи. "Мне кажется, - писал один из современников поэта, - что Есенин, изъездив Европу и Америку, начал задыхаться в узком кругу имажинизма".

Решающим и определяющим фактором "перелома" в настроениях Есенина явились Те огромные революционные изменения и социальные сдвиги, которые происходили на родине поэта. Русь Советская залечивала раны войны и разрухи. Многие из противоречий, которые еще недавно казались неразрешимыми, отошли в прошлое.

Есенин все больше пытается понять, осмыслить, что происходит в эти годы в России, во всем мире. Расширяются горизонты, масштабы его поэзии. Жизнь, советская действительность все убедительнее отвечала на вопрос, еще совсем недавно так мучительно волновавший поэта: "Куда несет нас рок событий?"

С радостью говорит теперь Есенин в стихах о своем "прозрении", о той великой исторической правде, которая ныне все полнее открывается ему:

Я вижу все 
И ясно понимаю, 
Что эра новая - 
Не фунт изюма вам, 
Что имя Ленина 
Шумит, как ветр, по краю, 
Давая мыслям ход, 
Как мельничным крылам.

Это строки из "Стансов", написанных в 1924 году. "В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе", - скажет Есенин о себе, о своей гражданской позиции еще раньше, в очерке "Железный Миргород", осенью 1923 года.

Это новое мироощущение поэта находит отражение в его творчестве. Все явственнее и определеннее в стихах Есенина обозначается социально-классовый подход к художественному познанию и изображению тех исторических перемен в народной жизни, которые были вызваны Октябрьской революцией. Прежде всего это касается заглавной темы поэзии Есенина - темы деревни, судьбы русского крестьянства в революции. Тема эта еще недавно, два-три года назад, временами, как это было в "Сорокоусте", "Исповеди хулигана" и некоторых других стихах, принимала трагическую окраску. Теперь она получает в поэмах и стихах исторически верную идейно-художественную трактовку, исчезают в творчестве поэта и мотивы противопоставления города деревне. На смену приходит другое: все более ясное понимание поэтом того, что нет единой Руси крестьянской, что в деревне, как и повсюду, революционные силы сталкиваются в непримиримой борьбе с силами старого мира, что в деревне есть Русь Советская и Русь уходящая.

Поэт радуется добрым переменам, которые происходили в жизни русского крестьянства. Каждый раз, бывая в родном селе Константинове, поэт видит, как в жизнь его односельчан стремительно врывается советская новь, несовместимая со всем старым, патриархальным укладом крестьянской жизни. Приметы нового встречают поэта в родном селе буквально на каждом шагу: и на деревенской улице, где у вол-исполкома мужики "корявыми, немытыми речами... свою обсуживают "жись" и где под вечер "хромой красноармеец" рассказывает бабам "важно о Буденном, о том, как красные отбили Перекоп"; и за околицей села, где "крестьянский комсомол" задорно поет "агитки Бедного Демьяна"; и в отцовском доме, где "на стенке календарный Ленин" и где сестра поэта, шустрая девчонка-комсомолка, по-взрослому беседует с ним, "раскрыв, как библию, пузатый "Капитал". И все, что поэт видит, чувствует, переживает, о чем беседует с односельчанами, с родными и близкими, - все это находит художественное преломление в его стихах.

Здесь прежде всего следует назвать "маленькую поэму" Есенина "Возвращение на родину", написанную весной 1924 года и вскоре напечатанную в "Красной нови"^*.

^* (В черновом автографе "Возвращение на родину" датировано автором 1 июня 1924 года.)

Примечателен и полон глубокого смысла в "Возвращении на родину" разговор поэта с дедом:

"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать... 
А мне уж девяносто... 
Скоро в гроб. 
Давно пора бы было воротиться". 
Он говорит, а сам все морщит лоб. 
"Да!.. Время!.. 
Ты не коммунист?" 
"Нет!.." 

"А сестры стали комсомолки. 
Такая гадость! Просто удавись! 
Вчера иконы выбросили с полки, 
На церкви комиссар снял крест. 
Теперь и богу негде помолиться. 
Уж я хожу украдкой нынче в лес. 
Молюсь осинам... 
Может, пригодится... 

Пойдем домой - 
Ты все увидишь сам". 

И мы идем, топча межой кукольни, 
Я улыбаюсь пашням и лесам, 
А дед с тоской глядит на колокольню.

Каждое слово, каждая бытовая деталь, каждая фраза здесь предельно выразительны и точны по смыслу; сила художественной типизации - огромна. За этим, казалось бы, "частным" эпизодом - "случайной" встречей - встает фактически целая эпоха, когда непримиримая классовая борьба "кипела" по всей стране.

Тема двух России - уходящей и Советской, - уже ясно обозначенная Есениным в "Возвращении на родину", получает свое дальнейшее развитие в его "маленьких поэмах", названия которых - "Русь советская" и "Русь уходящая" - полны глубокого внутреннего смысла. Эти "маленькие поэмы", емкие и масштабные по мысли, воспринимаются как эпические произведения большого общественно-социального накала и вместе с тем как глубоко личный исповедальный рассказ поэта о самом дорогом и близком, волнующем его (а вместе с ним и нас) до спазмы в горле.

Отцовский дом 
Не мог я распознать: 
Приметный клен уж под окном не машет; 

И на крылечке не сидит уж мать, 
Кормя цыплят крупитчатою кашей. 
Стара, должно быть, стала... 
Да, стара.

Уходящая Русь для поэта - это и его дед и мать, а Русь Советская - это и его сестры-комсомолки. Их личные судьбы неотделимы от событий, происходящих в родном селе, и отнюдь не случайно поэт подмечает, что

Чем мать и дед грустней и безнадежней, 
Тем веселей сестры смеется рот.

Далек теперь поэт и от прославления мужика-отчаря вообще. Более того, радуясь добрым переменам, принесенным Советской властью в деревню, Есенин, особенно в "Руси уходящей", с явной тревогой и озабоченностью говорит о тех крестьянах, которые пока лишь "тянут в будущее робкий взгляд":

Я слушаю. Я в памяти смотрю, 
О чем крестьянская судачит оголь. 
"С Советской властью жить нам по нутрю... 
Теперь бы ситцу... Да гвоздей немного..." 

Как мало надо этим брадачам, 
Чья жизнь в сплошном 
Картофеле и хлебе. 
Чего же я ругаюсь по ночам 
На неудачный, горький жребий? -

с грустной нескрываемой тревогой замечает поэт. А вместе с тем он видит, что "новый свет горит другого поколения у хижин", что

Другие юноши поют другие песни. 
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Уж не село, а вся земля им мать.

Много сложного, противоречивого в жизни деревни открывается перед взором поэта. Буквально на каждом шагу новое, советское сталкивается со старым - с патриархальными привычками, мелкособственнической крестьянской психологией, веками гнездившейся в сознании мужика. Не просто во всем этом разобраться, а главное, - рассказать правдиво в стихах, сложить такие новые песни, в которых бы призывно зазвучал голос народа, душа народа, разбуженного великим Октябрьским набатом:

Мы многое еще не сознаем, 
Питомцы ленинской победы, 
И песни новые 
По-старому поем, 
Как нас учили бабушки и деды.

Знаменательное признание! О многом говорят такие стихи. И прежде всего об огромной гражданской ответственности художника перед своим народом, своим временем. Отсюда бескомпромиссность и критическое отношение поэта к себе, своим стихам, своей жизни в годы революции. В "маленьких поэмах" чувство это выражено с обнаженностью души и сердца:

Я тем завидую. 
Кто жизнь провел в бою, 
Кто защищал великую идею.

Вместе с тем совесть поэта чиста, ибо и он был сопричастен великим революционным событиям на его родине:

Но все ж я счастлив. 
В сонме бурь 
Неповторимые я вынес впечатленья.

Характерно, что именно в период создания маленьких поэм, в мае 1924 года, Сергей Есенин вместе с Л. Толстым, Н. Тихоновым, А. Чапыгиным и другими литераторами подписывает письмо в Отдел печати ЦК РКП (б), в котором говорилось: "Мы считаем, что пути современной русской литературы, - а стало быть, и наши, связаны с путями Советской, пооктябрьской России, что литература должна быть отразителем той новой жизни, которая окружает нас, в которой мы живем и работаем..."^* Подпись Есенина не случайна. В "маленьких поэмах" - в "Руси советской", "Руси уходящей", "Возвращении на родину" - за каждым конкретным эпизодом и событием, о которых повествует автор, встает в борении и "кипении жизни" вся страна. Какова же в этих "маленьких поэмах" общественная, гражданская позиция Есенина? Что его особенно волнует? Чувства, мысли автора в "маленьких поэмах" правдивы. Вместе с тем они сложны, противоречивы, как сама действительность, окружающая поэта:

^* (К вопросу о политике РКП (б) в художественной литературе. Сборник. М., 1924, с. 106.)

Ну что ж! 
Прости, родной приют. 
Чем сослужил тебе, и тем уж я доволен, 
Пускай меня сегодня не поют, - 
Я пел тогда, когда был край мой болен. 
Приемлю все. 
Как есть все принимаю. 
Готов идти по выбитым следам. 
Отдам всю душу октябрю и маю, 
Но только лиры милой не отдам. 

Я не отдам ее в чужие руки, 
Ни матери, ни другу, ни жене. 
Лишь только мне она свои вверяла звуки 
И песни нежные лишь только пела мне. 

Цветите, юные! И здоровейте телом! 
У вас иная жизнь, у вас другой напев. 
А я пойду один к неведомым пределам, 
Душой бунтующей навеки присмирев. 

Но и тогда, 
Когда во всей планете 
Пройдет вражда племен. 
Исчезнет ложь и грусть, -
Я буду воспевать 
Всем существом в поэте 
Шестую часть земли 
С названьем кратким "Русь".

Так за внешне обыкновенным, традиционным сюжетом возвращения героя в родное село после странствий по миру в "маленьких поэмах" Есенин новаторски раскрывает тему Советской России.

Многогранный, емкий художественно образ родины в них исторически конкретен и наполнен большим социальным содержанием. Здесь - и критический взгляд в прошлое Руси, и вера в силы Руси настоящей, в ее завтра, в ее будущее. Вспомним, что даже в "Руси уходящей" строки, устремленные в будущее, становятся, по сути дела, своеобразным рефреном:

Друзья! Друзья! 
Какой раскол в стране, 
Какая грусть в кипении веселом! 

Знать, оттого так хочется и мне, 
Задрав штаны, 
Бежать за комсомолом.

Если бы Есенин ничего не написал, кроме "Руси советской", "Руси уходящей", "Возвращения на родину", то и тогда имя его, несомненно, вошло бы навсегда в историю отечественной литературы. Уже при жизни автора его "маленькие поэмы" получили высокую оценку на страницах печати. "Среди всех стихотворений невольное внимание читателей приковывают' прекрасные стихи С. Есенина, - отмечал в "Правде" за 24 октября 1925 года в обзорной статье о четвертой и пятой книгах журнала "Красная новь" И. Ионов. - После долгих и бурных исканий автор (Есенин. - Ю. П.) пришел к Пушкину. Его "На родине" и "Русь советская", - замечает И. Ионов далее, - определенно навеяны великим поэтом: "Здравствуй, племя младое, незнакомое..." Особенно замечательна по силе и вместе с тем удивительной простоте стиха "Русь советская". Другой критик в статье "Есенин на переломе" подчеркивал: "Перелом этот заключается в том, что... Есенин "остепенился", заявил о своем "возвращении на родину", принял, "признал" Русь советскую, послеоктябрьскую, повернул в темах к революционно-советской действительности, а в стихе и манере - к прекрасной ясности пушкинского реализма".

Да, известно, сколь творчески плодотворными были для Есенина последние годы его жизни. Все зримее, исторически конкретнее представляются теперь Есенину события Октябрьской эпохи. Все чаще об этом говорит он с радостью в стихах:

Теперь года прошли. 
Я в возрасте ином. 
И чувствую и мыслю по-иному. 
И говорю за праздничным вином: 
Хвала и слава рулевому!

Все слитнее, нераздельнее становится в произведениях поэта, посвященных эпохе Октября, пафос историзма и революционной романтики.

Давно ли "последний поэт деревни" в некоторых своих стихах "проклинал" город, видя в нем первопричину всех извечных страданий и несчастий мужика: "Город, город! Ты в схватке жестокой окрестил нас как падаль и мразь"; давно ли с тревогой писал о том, что "каменные руки" города - шоссе "сдавили за горло деревню". И вот теперь все эти тревожно-трагические раздумья и мысли как бы оказываются в прошлом. Более того, поэт слагает свой "новый вольный сказ", главный герой которого - "славный Питер-город", город пролетарской революции, героически защищающий от врагов "Октябрьский свет" победы.

Июль 1924 года. Есенин в Ленинграде. В городе, где когда-то к нему в юности так стремительно-сказочно пришла литературная слава, где он встречался с Александром Блоком и Максимом Горьким; в городе, где и его, Есенина, как когда-то Пушкина, восхищало "Невы державное теченье" и волновала, притягивала к себе, будоражила ум и сердце величественно-загадочная фигура Медного всадника - Петра; в городе, где он, Есенин, в феврале семнадцатого года стал свидетелем последних дней российской монархии, а в октябре, так же как Блок и Маяковский, всем сердцем слушал (музыку революции" - грозный, могучий, набатный залп "Авроры".

Сейчас и этот город, и все, что связано с ним, поэту было особенно дорого. Напряженно трудился он в Ленинграде над своей новой поэмой - "Песнью о великом походе". "Я очень сейчас занят, - сообщает он Г. А. Бениславской в письме из Ленинграда 15 июля 1924 года. - Работаю вовсю, как будто тороплюсь, чтоб поспеть". Закончив поэму, Есенин датирует ее: "Июль 1924 г. Ленинград". Работу над ней он продолжает и после того, как отдал ее в печать. В августе Есенин находится в родном селе. Отсюда, из Константинова, он отправляет письмо в Ленинград, в котором просит передать Майскому (редактору "Звезды". - Ю. П.), чтоб он обождал печатать поэму до приезда, так как он ее еще значительней переделал. Есенин вносит в "Песнь" все новые и новые поправки, стремясь к наибольшей художественной выразительности и исторической точности каждой строфы поэмы, каждой ее строки. Ряд исправлений и уточнений в тексте поэмы Есенин сделал, находясь осенью 1924 года на Кавказе, уже после того, как "Песнь о великом походе" была напечатана впервые в одном из сентябрьских номеров газеты "Заря Востока". "Сейчас он (Есенин. - Ю. П.) в Тифлисе... Прислал кое-что из новых стихов. Прислал исправленную "Песнь о великом походе". Просит поправки переслать Вам"^*, - писала 13 ноября 1924 года Г. А. Бениславская в Ленинград поэту В. И. Эрлиху. По свидетельству той же Г. А. Бениславской, "Песнь" восторженно встретил массовый отдел крестьянской литературы Госиздата, и вещь была передана туда. Вскоре после этого поэма Есенина вышла в Госиздате отдельным изданием, с выразительными, интересными рисунками, массовым тиражом... двадцать тысяч! "Какой же это массовый тираж!" - может спросить с удивлением сегодняшний читатель. Сто, двести, триста тысяч - вот массовый тираж! В наши дни - да. А в те годы тираж в пять тысяч экземпляров уже считали массовым. Таким тиражом в Госиздате в 1927 году было напечатано второе издание поэмы Маяковского о Ленине...

^* (Эрлих В. Право на песнь. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1930, с. 72.)

В свое время мне посчастливилось приобрести у букинистов первые издания поэм Маяковского и Есенина. Вот "Песнь о великом походе". Красочная яркая обложка. Художник сумел удивительно точно схватить и передать суть поэмы, ее заглавную мысль. На рисунке напряженные волевые лица рабочих. Это колонны питерцев-демонстрантов. Они до краев заполнили Сенатскую площадь. Над их головами море алых стягов и знамен. Кажется, еще миг - и демонстранты "зашагают" с обложки - вперед и только вперед.

Над площадью, над демонстрантами возвышается фигура Медного всадника. Мы видим его со спины. Так изобразил его художник. Впечатление такое, что он "скачет" в противоположную сторону, стремясь вырваться из огненного кольца стягов и знамен.

Эпоха Петра и эпоха Октября - к ним прежде всего приковано внимание поэта в двух "сказах" - двух частях поэмы.

"Мы (то есть народ. - Ю. П.) всему цари" - эта ведущая идея первого сказа получает художественное воплощение в образе "рабочего люда", построившего "средь туманов и цепных болот" "Питер-град". Те, кто строил город, погибли, "на костях их лег тугой гранит". Когда читаешь эти сурово-скорбные строки есенинской "Песни" о городе, который когда-то ради "знати со министрами" был выстроен "на крови" народной, вспоминаешь такие же правдиво-трагические строки некрасовской "Железной дороги": "...А по бокам-то все косточки русские..."

Но рано или поздно наступает возмездие. Вот почему всесильный царь Петр "жить не рад". По ночам ему "снится сгибший трудовой народ":

"Мы всему цари... 
. . . . . . . . . . . .
Мы придем еще, 
Мы придем, придем! 
Этот город, наш, 
Потому и тут 
Только может жить 
Лишь рабочий люд..." 
. . . . . . . . . . . .
И все двести лет 
Шел подземный гуд: 
"Мы придем, придем! 
Мы возьмем свой труд..."

Так эпически широко, в большой исторической перспективе, раскрывается в "Песни" революционная тема "великого похода". Она складывалась, выкристаллизовывалась идейно и художественно в творчестве Есенина исподволь, начиная с его юношеских стихов и поэм, в которых он обращался к героическим страницам русской истории. Вспомним "Песнь о Евпатии Коловрате", где семнадцатилетний поэт смело, "по-своему изображает "храброго Евпатия" как народного героя, вспомним вольнолюбивую есенинскую "Марфу Посадницу" - поэму о прошлом, в которой призыв Марфы к новгородцам - подняться всем против московского "царя-антихриста" - звучал в годы первой мировой войны настолько современно, что царская цензура запретила печатать эту поэму; вспомним стихотворение "Ус", герой которого - сподвижник Разина казачий атаман Василий Ус - мечтает: "Соберу я Дон, вскручу вихорь, полоню царя, сниму лихо".

"Поэма о великом походе Емельяна Пугачева" - такое название первоначально дал Есенин своей драматической поэме "Пугачев". И дал далеко не случайно. Буря крестьянского гнева и ненависти к царизму, поднявшаяся в дни пугачевского восстания, заставила содрогнуться и закачаться от страха перед народным возмездием "всю империю". Пугачевское движение действительно имело народный характер и было великим для своего времени. Вместе с тем и отказался в окончательной редакции от первоначального названия поэмы Есенин, как нам представляется, тоже далеко не случайно. Все более очевидным становится для поэта, что подлинный Великий революционный поход народов России начался в те исторические дни семнадцатого года, когда "в снеговой Октябрь затряслась Нева, подымая рябь". Именно так видится теперь Есенину тема "великого похода", так он решает ее как художник в своей "Песни о великом походе". Образ "Руси советской", народы которой в "великом походе" отстояли завоевания Октября от врагов революции, - главный образ второго "вольного сказа", - по существу, является центральным образом всей "Песни".

Во втором "вольном сказе", как и в первом, основные события развертываются в "Питер-граде" в те тревожные дни, когда над городом революции нависла смертельная опасность:

Там под Лиговом 
Страшный бой кипит. 
Питер траурный 
Без огней. Не спит. 
Миг - и вот сейчас 
Враг проломит все, 
И прощай мечта 
Городов и сел...

Питерские рабочие, деды и прадеды которых гордо утверждали: "Мы всему цари", как один, поднялись на защиту завоеваний революции. В первых рядах были те, кто

В куртках кожаных, 
Кто за бедный люд 
Жить и сгибнуть рад, 
Кто не хочет сдать 
Вольный Питер-град.

Казалось, что не хватит сил, что враг вот-вот победит. И тогда поднялся "в куртке кожаной коммунар". Он сказал о том, что было главным для всех и каждого из бойцов, и сказал об этом по-ленински правдиво, взволнованно и сердечно:

"Братья, если здесь 
Одолеют нас, 
То октябрьский свет 
Навсегда погас..."

Опасность была действительно велика, и не только для "вольного Питер-града". В "Песни" об этом говорится со все усиливающейся и усиливающейся тревогой. Со всех сторон "идут войска расправиться" с "властью Советской": "и Врангель тут, и Деникин здесь", на помощь им "из Сибири шлет отряды адмирал Колчак", а "за синим Доном" точит зубы "волк ехидный" - генерал Корнилов. Он кликушески "пророчествует":

"...С Красной Армией Деникин 
Справится, я знаю. 
Расстелились наши пики 
С Дона до Дунаю".

Прямо "встык", заглушая хвастливые разглагольствования недобитого царского генерала, звучат в "Песни" все сильнее призывные, боевые голоса тех, кто напрочь разгромил всех Деникиных и Корниловых.

Вей сильней и крепче, 
Ветер синь-студеный. 
С нами храбрый Ворошилов, 
Удалой Буденный.

Лавиной обрушиваются на врага красные конники, летят по степи знаменитые буденновские тачанки. А после атаки, в минуты короткого отдыха, кто-то из бойцов под переборы тульской трехрядки озорно выводит слова лихой частушки:

Ах, яблочко, 
Цвета милого! 
Бьют Деникина, 
Бьют Корнилова, 
Цветочек мой, 
Цветик маковый. 
Ты скорее, адмирал, 
Отколчакивай.

Удивительно красочна, богата и многоголоса ритмически есенинская "Песнь". Только что отзвучали слова хлесткой, сатирической частушки. И вот уже выплеснулась из сердца поэта чудесная, наполненная лиризмом колыбельная песня, Он слагает ее в честь бойцов "красного стана":

Завтра, еле свет, 
Нужно снова в бой. 
Они, корявый мой! 
Спи, хороший мой! 
Пусть вас золотом 
Свет зари кропит. 
В куртке кожаной 
Коммунар не спит.

И кажется, что сам народ сложил эту "колыбельную", как и всю "Песнь", написанную Есениным на одном дыхании.

Ясна и определенна в "Песни" гражданская позиция автора. Его "я" нераздельно слито с голосом восставшего народа. Он с бойцами "красного стана". Они ему близки и дороги. О них его "боль и песнь". Мы это отлично чувствуем. Примечателен в этом отношении в "Песни" образ "ротного".

Перед боем "коммунар-командир" говорит бойцам: если победит враг, то опять "всем весь век тогда в нищете корпеть".

С горьким гневом рук, 
Утерев слезу, 
Ротный наш с тех слов 
Сапоги разул. 
Громко кашлянув, 
"На, - сказал он мне, - 
Дома нет сапог, 
Передай жене".

Идя на смертный бой, "ротный" знает, что враг силен, опасен, коварен; победить или умереть - таков его, "ротного", революционный долг!

Кончен жаркий бой. Разбитый враг отступает:

Удивленный тем, 
Что остался цел, 
Молча ротный наш 
Сапоги надел. 
И сказал: "Жене 
Сапоги не враз, 
Я их сам теперь 
Износить горазд".

За этим на первый взгляд, казалось бы, "проходным" эпизодом с "ротным" встает в есенинской "Песни" вся трудовая Россия - миллионы крестьян, одетых в солдатские шинели, встает прекрасный реалистический образ Человека с ружьем. И Есенин "открывает" его художественно в нашей поэзии одним из первых.

Сатирическими красками рисует автор "Песни" "белый стан". Для него очевиден моральный крах и обреченность его "защитников":

В белом стане вопль, 
В белом стане стон: 
Обступает наша рать 
Их со всех сторон.

Вместе с тем, изображая "белый стан", поэт далек от преуменьшения опасности для "Руси советской" сил контрреволюции. Вспомним один из впечатляющих и ключевых эпизодов "Песни" - "страшный бой" красных с белыми "под Лиговом":

Пот и кровь струит 
С лиц встревоженных. 
Бьют и бьют людей 
В куртках кожаных. 
Как снопы, лежат 
Трупы по полю. 
Кони в страхе ржут, 
В страхе топают.

С фанатическим упорством оказывает сопротивление "белый стан" наступающим красным отрядам. Одержимый "родовой местью", "белый стан" жесток и беспощаден к тем, кто посмел посягнуть на его "священные" права:

"...Ты, мужик, прохвост! 
Сволочь, бестия! 
Отплати-кось нам 
За поместия..."

Вновь гуляет помещичий кнут по мужицким спинам, безжалостно топчет "на сотни верст" рожь "рать Деникина", опустели огороды, хаты брошены. Но не просто "убегают" от врага мужики. Вместе с "коммунарами в кожаных куртках" они защищают революцию:

За один удел 
Бьется эта рать, 
Чтоб владеть землей 
Да весь век пахать...

Нет в мире сил, способных сломить свободолюбивый дух восставшей "воспрянувшей Руси", разрушить рожденный в огненные годы революции союз братства рабочих и крестьян. В этом подлинный историзм "Песни", ее революционность. В ритмах "Песни" выразительно передано чувство братского единства восставшего народа:

Но напор от нас 
Все сильней, сильней, 
Бьются восемь дней, 
Бьются девять дней. 
На десятый день 
Не сдержался враг...

С особой художественной силой и драматизмом рассказывает поэт о решающем победном сражении красных с белыми. Этот кульминационный эпизод в "Песни" конкретен и реалистичен. В нем много запоминающихся деталей и выразительных моментов боя. Мы почти физически ощущаем картину напряженнейшей, смертельной схватки с врагом, и вместе с тем эти батальные реалистические сцены овеяны пафосом революционной романтики. Вновь в этом эпизоде поражает ритмическое богатство "Песни". То в звучании ее строк мы как бы слышим посвист пуль, то - напряженное, прерывающееся дыхание идущих в атаку красноармейцев; то "Песнь" звучит как плач народный, то - как торжественно-траурный реквием. Вот эти строки. Они - как гранитный монолит. Разорвать их невозможно:

На заре, заре 
В дождевой крутень 
Свистом ядерным 
Мы сушили день.
. . . . . . . . . . .
Пуля входит в грудь, 
Как пчелы ужал. 
Наш отряд тогда 
Впереди бежал. 
За лощиной пруд, 
А за прудом лог. 
Коммунар ничком 
В землю носом лег. 
Мы вперед, вперед! 
Враг назад, назад!
Мертвецы пусть так 
Под дождем лежат. 
Спите, храбрые, 
С отзвучавшим ртом! 
Мы придем вас всех 
Хоронить потом...
. . . . . . . . . . .
Вот и кончен бой, 
Машет красный флаг...

Правдивы, впечатляюще зримы, масштабны и многолики картины гражданской войны, талантливо-новаторски воссозданные Есениным в "Песни о великом походе". Мы сталкиваемся в "Песни" и с реально-историческими лицами, событиями, и с романтическими героями, с образами, рожденными вдохновением, талантом художника, и с лирическими авторскими раздумьями, отступлениями.

Богата, многоголоса вся "Песнь" Есенина по своему полифоническому звучанию. Она полна живой жизни и начисто лишена риторически-монотонной декларативности. Мы все время слышим в "Песни" яркую, ритмически выразительную речь ее героев: то это трагически-грозный монолог царя Петра; то крамольная речь "бунтаря-дьяка"; то это звонкий, веселый, озорной, с лукавинкой голос самого певца-сказителя; то звучащий в конце "первого сказа" могучий, словно раскаты грома, голос народа, идущий как бы из глубины веков ("Мы придем, придем...").

Еще более ритмически богата и многозвучна живая, глубоко народная речь героев второго "вольного сказа". Мастерство поэта безгранично...

Поэт - не историк. Он никогда не стремится к последовательному изложению тех или иных исторических событий. Для него главное: "схватить" и художественно выразить дух времени; те наиболее характерные черты эпохи, которые дают нам, читателям, наиболее яркое и целостное представление об этой эпохе, делают нас как бы соучастниками тех или иных исторических событий. Такие поэтические произведения по праву становятся энциклопедией жизни своего времени. Вспомним пушкинского "Медного всадника", лермонтовскую "Песню про купца Калашникова", некрасовскую "Железную дорогу", вспомним "Двенадцать" Блока, "Главную Улицу" Демьяна Бедного, "Хорошо!" Маяковского. "Песнь о великом походе" Есенина мы смело можем отнести к тем поэтическим произведениям, где дух революционного времени, дух эпохи гражданской войны "схвачен" и передан с подлинно эпической художественной силой.

Остается только сожалеть, что при жизни поэта "Песнь о великом походе" не получила в критике должной и заслуженной оценки. Иные из тогдашних критиков не сумели почувствовать главного в "Песни": ее огромного революционного пафоса, глубокого историзма, художественного мастерства и подлинно новаторской дерзости автора. Один из таких критиков, к примеру, утверждал безапелляционно, что, описывая октябрьский переворот и гражданскую войну, "Есенин скользит по важнейшим революционным событиям чрезвычайно легко, с налету, частушечно-дурашливо-юмористическим приемом... Выходит мелко, бледно и неубедительно"^*. Были в то время и такие, кто договаривался до того, что "Песнь" Есенина - это халтура^**. Раздавались, правда, и другие голоса, что "Песнь" - "сдвиг к революционным темам и выполнена местами необыкновенно сильно"^***.

^* (Адонц Г. О поэзии Есенина. - Жизнь искусства. Л., 1925, 1 сентября, № 35.)

^** ("Говорили, что "Песнь о великом походе" - халтура, - писал Ю. Либединский. - Я считаю, что это не так" (Ю. Либединский о Есенине. - На литературном посту. М., 1926, № 1).)

^*** (Красильников В, Сергей Есенин. - Печать и революция. М., 1925, № 7.)

Самый живой отклик, судя по свидетельству современников, вызвала "Песнь о великом походе" среди читателей, особенно в крестьянской массе. В известной книге А. М. Топорова "Крестьяне о писателях", впервые изданной еще в 1930 году, автором приводятся высказывания крестьян после того, как им была прочитана поэма "Песнь о великом походе".

"По-моему, этот "поход" лучше всех сочинений Есенина. Вот такие его штуки надо для народа издавать"; "За этот стих любая деревня ухватится обеими руками"; "Разумный стих. Дает нам, тумакам, понять и про старое, и про новое. Будь ты хоть какой неписьменный, все поймешь"; "Изо всех стихов стих!.. Дороже целых книг он"^*.

^* (Топоров А. Крестьяне о писателях. 2-е изд., перераб. и доп.: Новосибирское книжное издательство, 1963, с. 188-189.)

Но факт остается фактом: долгое время даже те, кто о поэте, его стихах в общем-то писали и высказывались доброжелательно, к "Песни о великом походе" относились весьма сдержанно, считая ее "не есенинской". Такие суждения иногда раздаются, к сожалению, и в наши дни. Между тем сегодня становится все очевидней та объективная истина, что в "Песни о великом походе", равно как и в "маленьких поэмах" - "Возвращении на родину", "Руси уходящей", "Руси советской", - ясно обозначился творческий и гражданский путь Есенина как художника, который вместе с другими зачинателями советской литературы стоял у истоков поэзии социалистического реализма.

1955-1975